Мысы Ледовитого напоминают

Больше из команды «Зари» взять некого, однако тут вступился академик Чернышёв, известный полярник — знает-де он на Белом море нескольких лихих ребят.

Никифор Алексеевич Бегичев и Василий Александрович Железников. 1900 г.

Вся комиссия понимает, что это безумие: худой носатый лейтенант либо не дотащит вельбот до Высокого, либо не найдёт там открытой воды, либо сомнёт его льдами, либо утопит штормом, либо — если повезёт ему доплыть до широты Беннета, — не сумеет он определиться в пасмурную погоду, минует маленький остров в тумане. Там ведь если не шторм, то туман. Да и то: у Де-Лонга было несколько ясных дней, определялся он, но всё-таки попал на Фаддеевский вместо Новой Сибири, потерял время и погиб. А куда попадёт идущий в океан?

Сергей Михайлович Толстов (?). 1900 г.

Но другого пути нет, академики начали склоняться к безумному предложению и только шепчутся, поражённые:

— Кто этот самонадеянный лейтенант?

— Гидролог, его Толлю рекомендовал сам Макаров.

— Подаёт большие надежды, почитайте его статью и отчёты.

— Колчак его фамилия. Александр Васильевич Колчак.

На Беннета!

Академики размышляли ещё месяц, заседали уже под председательством самого президента Академии наук (им был тогда великий князь Константин Константинович, дядя царя), сравнивали варианты и подсчитывали расходы. В конце концов учредили Спасательную партию, утвердили Колчака её начальником и раскошелились аж на 46 тысяч рублей. Это было непосильно для Академии наук (около 1/6 её годового бюджета), деньги надо было испрашивать у правительства (что президент и сделал), но и их впоследствии нехватило, причём тоже отчаянно.

* * *

7 марта 1903 года Колчак в Якутске, а 15 апреля уже в бухте Тикси. (Отсюда будет старый стиль, поскольку его нам диктуют документы.) Разбитая «Заря» обратилась за зиму в огромный сугроб, внутри которого зимовал один Сергей Толстов.

Михаил Иванович Бруснев

Сейчас его нет, он ушёл ещё в марте на острова — искать барона Толля.

Но теперь сугроб, из которого торчат три мачты, снова ожил: лейтенант Матисен с двумя помощниками, прибывшие за неделю до Колчака, откапывают «Зарю» снаружи и изнутри, и пошёл уже дымок печки оттуда, где угадывается корма и где растёт из снега бизань-мачта. Грустно командиру: ему предстоит снять с любимой баркентины[155], «честно проплававшей столько лет среди суровых полярных льдов», всё ценное и уткнуть «доброго сослуживца» (так писал Матисен в отчёте) форштевнем в ледовые утесы острова Бруснев — на вечную стоянку

Остров Бруснев был, надо думать, единственным в царской России объектом, названным в честь бунтаря. Михаил Бруснев, инженер, был одним из отцов российской социал-демократии, основателем группы «Освобождение труда» в Петербурге.

Как раз в те дни у него пошёл 12-й год 14-летнего срока неволи (10 лет верхоянской ссылки после четырёх лет заключения), и он сумел по своей воле начать отбывать его в таких условиях, каких нет и на злейшей каторге — на льду между островами.

Его отряд тоже шёл искать пропавшего барона. Когда подходили к Большому Ляховскому, пурга утихла, и проводник, увидав на берегу у поварни собаку, вскрикнул радостно: «Есть люди барона!». Но радость была преждевременна: это оказался волк.

Пока Колчак и Матисен в тёплом домике Якутского областного почтамта в последний раз выверяли свои хронометры по гринвичскому времени (в Якутск недавно провели через тайгу телеграф), Бруснев, лёжа вобнимку с каюрами, пережидал лютую пургу при сорокаградусном морозе на льду между Большим Ляховским и Фаддеевским островами. В отчёте в Академию наук он писал: