Мысы Ледовитого напоминают

В океане

А Колчаку повезло. Он собирался невесть как проюркнуть в лодке там, где два лета не мог пробиться полярный барк, и шансы свои оценивал невысоко:

«Предприятие это было того же порядка, как и предприятие барона Толля, но другого выхода не было, по моему убеждению»[164],

однако в этом году океан оказался открыт.

«В противоположность 1902 году, когда всё море в этом месте было забито льдами, я встретил совершенно открытое море; не было даже льда достаточно большого, чтобы можно было вылезть на него и отдохнуть. Приходилось сидеть всё время в шлюпках, а всё время был свежий ветер. Наконец мы добрались до земли Венета 5 августа, на Преображенье, этот мыс я назвал Преображенским».

Так записано через много лет, в «протоколе» [165] допроса, и его мы обсудим позже, в главе 5. А пока обратимся снова к отчётам. Поначалу был вовсе не «свежий ветер», а полный штиль:

«Море стояло в тумане гладкое, как стекло», —

вспоминал Бегичев. Если верить ему, Колчак даже не хотел идти в открытый — безо льда — океан, на чем якобы настоял сам Бегичев (см. Прилож. 1). Верить, разумеется, не стоит, но какой-то спор, видимо, был.

Бруснов на метеостанции. юго-запад острова Котельный, лето 1902 года

Вышли в шесть вечера, солнце ползёт вдоль горизонта в дымке, но вечерний туман ещё не накрыл водную гладь, и гребцы, дружно налегая (пока свежи силы) на вёсла, провожают глазами землю, тающую за кормой, за плечами командира. Чувства их смешанны — радоваться ли штилю, сожалеть ли о предстоящей 140 вёрст гребле без паруса и без разминки, бояться ли шквала. А главное, щемит всех безвестность: выйдем ли к острову или пройдём мимо? Ведь за ним океан без конца-края.

Держите курс, ваше благородие.

* * *

Лейтенант правит кормовым веслом на норд-норд-ост, туда, где далёко за горизонтом должен чернеть пятью гранитными ступенями мыс Эмма. Вернее, чуть восточнее мыса (чтобы не промахнуться) — но только чуть, ибо размера острова Беннета никто не ведает. Пока бокового ветра нет, компасу можно, зная склонение, довериться[166].

И вдруг слева по курсу сверкнул голубой огонёк. Что за чертовщина?

Кто тут может плавать? Да ещё днём с огнём? Колчак положил весло поперёк с борта на борт, глянул в бинокль и ахнул молча — там из чёрных вод растёт серый ледяной бокал, из плоской чаши которого к небу изогнулся ярко-голубой клинышек, словно застывший язычок пламени. Вот когда жаль, что нет фотографического аппарата! Необычные льды были его страстью.

Как ни дорог каждый получас штиля, но весло кормовое ушло теперь лопастью за левый борт, и мачта поплыла средь облаков к весту, к чаше. Надо бы оплыть это чудо кругом, обмерить, описать состав и слои льда, сойти на ровный край льдины и, держась за штевень вельбота, попрыгать — на мели она или плавучая? Но так транжирить время уже вовсе нельзя, и Колчак, скомандовав «Суши вёсла», смерил только глубину (лотом), а длины и высоты лишь сравнил с длиной вельбота и высотой мачты.

Снова шестеро «ударили вёслами море» (так у Гомера в «Одиссее»), а седьмой, выровняв мачту на пол-румба правей норд-норд-оста, достал блокнот.