И вот отчаянный лейтенант сидит в стане Михайловском, что к западу от мыса Медвежий, лето уходит, а льды пока недвижны, и он пишет историю экспедиции. Если погибнет, то хоть история останется.
В те же недели Бруснев вспоминал:
«В конце мая г. Колчака ещё не было, и я заключил, что он уже не приедет, так как в это время началась такая таль, что по льду можно было ездить лишь с трудом даже с пустой нартой».
Пытался Бруснев идти на Беннета сам, в нартах, да завяз во льдах, до полыньи не дошел, лишь глянул на неё с высокого тороса. Она, исходя ледяным паром, так и проколыхалась всю зиму Отчёты Матисена, Колчака и Бруснева напечатаны в 20-м томе «Известий Академии наук» за 1904 год (серия физико-математическая).
Но Колчак приехал, точнее, вельбот приехал на нём и спутниках. Едва шторм 18 июля отогнал льды от Котельного, они двинулись в путь. Их было семеро, и забывать их имена негоже:
лейтенант Александр Колчак, боцман «Зари» Никифор Бегичев, рулевой «Зари» боцманмат Василий Железников и четыре мезенских помора: Алексей Дорофеев, Илья Иньков, Алексей Олупкин и Михаил Рогачёв.
А вельбот потяжелел с лишком вдвое: с грузом и с полозьями из брёвен он стал весить 75 пудов. Полозья по бокам киля — древнее поморское ухищрение: так землепроходцы приспособили когда-то свои лодки к волокам между тундряными речками и тем обратили непроходимую топь в вездесущую сеть дорог.
«Только 18 июля при крепком NW ветре, в порывах доходившем до степени шторма (20 м.), я вышел в море […] местами выходя на лёд и перетаскивая вельбот через массы стоящего льда […] Два обстоятельства крайне осложняли нашу работу: снег, шедший огромными массами каждый день с 19 по 26-е июля, и крайняя отмелость берегов Земли Бунге и Фаддеевского острова… принуждавшая нас перебираться для отдыха по воде, перетаскивать палатку и провизию, что было крайне неудобно при отрицательных температурах воды и воздуха и очень ограниченных запасах белья и одежды (2 смены)» (Колчак, Отчёт 1904, с. 152).
Больше всего спасатели страдали от мокрого снега и постоянных «купаний», то есть падений в ледяную воду. Причиной «купаний» был донный лёд, идти по которому скользко, а ходить приходилось[159] на каждую ночевку, и притом с поклажей, поскольку вельбот садился на мель за полверсты и более до сухого места. Сдвинуть его, скользя самим, не удавалось, и его оставляли в максимум прилива, чтобы снять в следующий прилив.
После мыса Корга, где набрали дров, перестали, наконец, выходить на берег, предпочитая разводить костёр на льдинах [160]. Притом шли впроголодь, тогда лишь питаясь мясом, когда случалось подстрелить оленя. Консервов не трогали — кто знает, в каком виде окажутся барон и его спутники, и чем будет их кормить. Самим приходилось хлебать бульон из «либихского экстракта», из-за которого не раз возникали трения, ибо он, при большой питательности, голода почти не утолял.
— Славную штуку изобрёл немец, — проговорил Колчак, обнимая озябшими ладонями тёплую кружку.
— Эту пищу тому бы, кто сидит в кабинете и ничего не делает, — запальчиво ответил Бегичев, сидя поодаль на ящике.
Лейтенант обиделся:
— Почему это я сыт, а ты один голоден? Ты что, хочешь взбунтовать остальных?
— Вы сыты? Вздор! Вы эту «провизию» сами покупали и вот хвалите её, но сами же совершенно голодны[161].
26 июля шли на север вдоль обрывистого берега Фаддеевского острова. Берег был завален ломаным льдом, не предвещающим, как и в прошлые дни, сухого ночлега, и вдруг, не доходя мыса Песцового — устье речки. Она промыла канал в береговом льду, путники вошли в него и тут нашли друзей: то был стан Сергея Толстова с двумя якутами. Огорчились путники, узнав, что нигде по северному берегу нет никаких следов пребывания барона Толля, зато отогрелись и обсохли в летней хижине, поели свежей рыбы и запаслись добытым друзьями мясом оленей. А через 2 дня прибыли к мысу Благовещенскому, к самому северному и самому узкому месту (18 вёрст) Благовещенского пролива — того самого, что летом непроходим.
Пролив отпугнул бы и озорных мальчишек, но выбора не было, и лодка бесстрашно запрыгала меж ходячих ледяных гор, крушивших горы стоячие.