Словом, пристали тоже удачно очень. Однако справа и слева от пляжика гранитные стены обрываются в ледяное нагромождение, пройти негде. Толль обещал оставить знак у мыса Эмма, на самом западе острова, но идти по ноздреватому морскому льду — рискованно. Зато прямо вглубь острова — ущельице с двумя ручейками по крутой базальтовой осыпи, — именно они протаяли ту промоину, по которой пришёл вельбот. Но вверх — это на завтра, ибо лезть на гору сил нету. Заночевали на берегу. Развели из плавника костёр, повесили над ним котёл на суку, положенном на большой камень и придавленном камнем поменьше. Через 53 года этот простой очаг так и был обнаружен советскими полярниками — у Арктики долгая память.
Поиски по острову. Колчак тонет
Назавтра день солнечный и тёплый. Колчак с двумя спутниками забрались по ущельицу наверх и, одолев осыпь, пошли на запад — сперва ледником, потом среди скал. Впереди гора в форме клыка, а перед ней опять ледник. Но что это?
Уходящий вниз, к морю, сверкающий ледовый откос словно залит пятнами краски — огненной и багряной. Колчак застыл в изумлении, а Рогачёв спокойно:
— Снег цветёт. Знамо дело, склон-то полудённый.
Тут только лейтенант вспомнил, что сам читал про колонии микроскопических водорослей на согретом солнцем снегу. Там, где ветер приносит органический материал, снег «цветёт». Мазки ярких красок средь чёрно-белого, красота.
Покурив, стали спускаться по камням вдоль цветного ледника. Спуск трудней подъёма, и скалолазаньем никто из путников прежде не увлекался, но «кое-как спустились», вспоминал Бегичев. Спрыгнули на узкий галечный пляж, заваленный выдавленными на берег льдинами. Огляделись и пошли по нему на запад. Местами пришлось перебираться между торосами и скалами.
Пройдя от лагеря вёрст восемь, не доходя мыса, увидали вверху, среди осыпи, торчащее в камнях весло и рядом бутылку. «Бутылка, глянь, от шампанского» — знать, отмечал ею барон со спутниками спасение своё из волн и льдин. Колчак бутылку разбил, вот и записки.
Первая, июльская, рукой Толля, сообщает о прибытии в байдарах (даже не в шлюпке!) на остров. На второй, сентябрьской, рукой Зееберга — план острова с указанием будущей хижины на другом конце острова (ох, ну и далёко, сегодня не дойти никак) и приписка: «Имеем во всём достаток». Подпись барона Толля. Стало быть, зазимовать смогли. Ну, слава Богу!
Последняя (третья) записка, рукой Зееберга, указывает, как найти дом, и он почему-то намного ближе. Отлично, попадём туда сегодня же. Однако она датирована октябрём, а что ж нет ничего позже? Это уже тревожно. Стараясь не думать о худшем, трое пошли назад, к своим. Вверх-то ничего, а вот как вниз, близко уже к палатке, то расслабились, и Рогачёв, прыгая с камня на камень, ногу подвернул. Досадно. Однако, обняв Колчака и Бегичева за плечи, добрёл.
Поев и поспав часок на спальниках, Колчак и Бегичев идут опять (третьим взяли Инькова), но теперь на ост, к указанному в письме дому. Судя по тому, как верно они шли к нему и как быстро вернулись назад другой дорогой, путники воспользовались только что обретённой картой Зееберга (она помещена далее, в главе 2). Взобрались на ледовый склон и оказались на огромной (версту шириной) ледяной реке, где под беспорядочными волнами обтаявших сугробов голубеет чистый недвижный поток. Легко перешли его, спустились на другой пляж, совсем короткий, а за ним опять ледник — поменьше, зато крутой и весь в трещинах. Пытались идти по нему, но скоро поняли — костей не соберёшь:
«Шли большим уклоном ледника, итти было очень трудно, того и гляди, что скатишься в море и расшибёшься вдребезги, упадёшь в 100 метров ледникового обрыва. Я увидел небольшую промоину и пошёл по ней. Кое-как спустились к морю, но берегом итти было совершенно нельзя» [Бегичев, с. 42].
Пожалуй, лучше обойти язык ледника с юга по годовалому морскому льду, хоть он тоже плох. Вот трещина, Бегичев с разбегу перепрыгнул её. Ну, с Богом.
записка Зееберга
Разбег, прыжок, треск льда, и лейтенант исчез в чёрной воде. «Утонул-утонул!» — в ужасе завопил Иньков с прежнего берега, не зная, как помочь гибнущему командиру.