Мысы Ледовитого напоминают

«Мы прошли отвесные скалы и выбрались на ровную местность и увидели избу, пошли прямо к ней. Подошли близко, никого не было видно. Я отворил дверь избы, Колчак отскочил в сторону и сказал, что они умерли. По углам избушки лежал обледенелый снег и ему показалось, что это лежат трупы» [Бегичев, с. 43].

Долго разгребали жесткий снег, откопали узкие нары и на них нашли вовсе не трупы, а вещи учёных. Всю серёдку крохотной хижины заняло нечто вроде разломанной печки, в ней лежал ящик с кругом Пистора (прибор того же назначения, что секстан) и письмом Толля президенту Академии. Оказывается, отряд ушёл на юг зимой, ушёл в полярную ночь и в полынью, ушел, взяв всего двухнедельный запас еды. Значит, погибли.

Соничке Омировой в дар

Спутники уходят с находками налево, на запад, вверх по откосу, а лейтенант, поотстав, раскрыл сыроватый планшет. Слева от избушки, к норд-весту, над заснеженными скалами высится, закрывая треть неба, ледяной купол — теперь это будет гора барона Толля. По южному её склону, по ледовому полю, сейчас и надо, судя по карте Зееберга, возвращаться к лагерю, чтоб не рисковать больше морским купаньем.

Справа от избушки, к норд-осту, чернеет верстах в семи низкий длинный полуостров — теперь он получит имя баронессы Эммелины Толль, с этого дня — вдовы. А между горой и полуостровом, почти прямо к норду, виден ниточкой перевал отлогий, совсем низкий. И в этом-то понижении плывёт малиновый негреющий шар, уже коснувшийся горизонта и покатившийся к востоку. Ибо начался новый день, 6 августа, Преображенье Господне.

Через 53 года советские полярники, ни слова не смевшие сказать о предтече, захотели увидеть то, что видел он, не легли спать в канун Преображенья (по новому стилю оно 19 августа) и вот что увидали:

«18 августа поздно вечером мы с Даней[168], проходя по плато полуострова Эммелины, специально задержались, чтобы взглянуть на заход светила. В полночь солнце приблизилось к горизонту, коснулось его своим нижним краем, покраснело, вытянулось, стало похоже на малинового цвета огурец и тут же начало подниматься, выпрямляться и бледнеть» — писал зоолог Савва Успенский в уже известной нам книге.

Пора идти. Колчак повернулся к западу и идёт, подымаясь, к невысокому перевалу. Пусть вот этот мыс слева, только что открывшийся за холмом, эта ровная поверху, как стол, гранитная стена с зубцами, станет мысом Преображения.

Идя на запад невысоким перевалом, он сейчас впервые заметил, что путь лежит по каменистой тундре

«с крайне жалкой арктической растительностью, с преобладанием мхов и лишайников; изредка попадаются альпийский мак и миниатюрные кустики куропаточной травы».

Справа вверх — гора Толля, слева — холм южного полуострова; теперь это будет полуостров Феодосия Чернышёва — полярника и академика, того самого, без поддержки коего спасателям бы сюда не попасть.

Зря пришли? Нет, конечно, их не будет теперь, по крайней мере, жечь мысль о людях, быть может, умирающих в ожидании помощи, можно будет без стыда глянуть в глаза баронессе Толль, вдове. Вот только придётся ли? Тяжело добраться сюда, ещё труднее будет выбраться. Лейтенант Де-Лонг тоже был здесь, но вскоре погиб — от голода, в ноябре, в дельте Лены. До самой смерти дневник вёл.

Весело так описал он в июле своё падение в воду, когда лёд проломился:

«Денбар захватил меня, как он думал, за капюшон, а в действительности за бакенбарды, чуть не оторвав мне голову».

Де-Лонгу тоже воздух под курткой утонуть не дал.

Где это было? Колчак обернулся назад, к морю. Да вон там, вдали, к норд-осту, справа от далекого полуострова Эммелины, слева от близкого мыса Преображения. Только сейчас там до горизонта чёрная вода с отдельными льдинами, а тогда сплошные льды были. Денбар затем в другой лодке плыл, пропал в октябре без вести, как теперь Толль. Дневник же у трупа Де-Лонга нашёл весной лейтенант Мелвилл, механик, в третьей лодке плыл (тоже, помнится, вельбот был). Теперь он вице-адмирал американского флота.