Мысы Ледовитого напоминают

Бруснев развил эту мысль подробно, припомнив свои наблюдения за маршрутами оленей среди тонких льдов[180], и Колчаку теперь, в Петербурге, хотелось подтвердить именно её. Странно, но факт.

Он написал теперь, что «запасов в течение августа не готовили…

В расчёте на осеннюю охоту», а потом, если стадо оленей ушло на лёд, «готовить запасы было уже поздно». Всех такая версия устроила, её поддержала Академия наук официально.

Омук (вверху) и его зять Чичаг. погибшие с Толлем

«Чего хочется, в то и верится» — гласит русская поговорка. А ведь Колчак привёз массу находок, немало нашли и советские полярники.

Но никто не искал в них смысла, и они безмолствовали. Попробуем разговорить их.

Записки в бутылке

Давайте возьмём вторую записку, т. е. карту с пояснениями (см. главу 2). Мы видим, что 1 (14) сентября 1901 года, то есть через 11 дней после истечения оговоренного с Матисеном срока, когда стало уже ясно, что «Заря» не придёт, а охотиться было уже не на кого, рукой Зееберга написано: «Имеем во всём достаток». И подпись Толля.

Меня всегда удивляло, почему на это никто не обращает внимания, в том числе историки Арктики. Теперь, после публикации Валерием Синюковым новых документов, выясняется, что Колчак-то как раз внимание обратил. В письме из Иркутска в Академию он, комментируя фразу «Имеем во всём достаток», писал:

«Ясных доказательств о голодовке или нужде нет, но факт ухода в такое время… следует признать за доказательство, что оставаться долее на острове было нельзя».

Верно, нельзя, но почему именно? Ответа он не дал.

* * *

Здесь стоит сделать отступление в сторону Мы видим, что наш герой внимателен, последователен и добросовестен, владеет логикой. Словом, вполне способен к анализу. Однако, увы, синтез дается ему много хуже: там, где пасует логика, пасует и он.

Для разгадки следовало соединить все вопросы и неясности вместе (что мы сделаем далее) и принять по ним общее решение, не требуя его единственности, если таковая не просматривается. Жизнь — не работа машины, а мышление — не анализ логических высказываний. Надо уметь признавать неопределенность и работать с нею. (Подробноее см. пролог). Этого он не сумел ни тогда, ни позже.

Ещё хуже для Колчака было то, что его собственное мнение всегда (и порою весьма прискорбно) зависело от мнений окружающих. Он прекрасно видел, что в гибели Толля была загадка, но лишь пока размышлял сам. А едва он увидал, что все коллеги дружно говорят о голоде как единственной причине ухода с острова, все его сомнения и соображения оказались забыты, и он стал писать, как все, хотя эти «все» знали гораздо меньше его и, судя по наличным текстам, не размышляли о причинах вовсе.

Та же зависимость сковала его, когда он взялся командовать армией и править государством, однако теперь следствием стали огромные общие беды.

* * *

Но вернёмся к нашему рассказу. Недоумения были и у других. Баронесса Эммелина Толль сразу же задала Колчаку ряд вопросов, в частности — неужели муж не оставил письма для неё? Он, так много и страстно ей писавший? Но никому не хотелось (и не хочется до сих пор) признавать, что вот уж это никак нельзя объяснить нехваткой продуктов.

Да, склада провизии у избушки не было, но оленьи скелеты видел в 1956 году Савва Успенский в северо-западной части острова, и он же нашёл у избушки позвонки моржа. Очевидно, что туши были разделаны в иных местах (в том числе — хотя бы одна медвежья: ведь осталась жестянка с медвежьим жиром). Поскольку избушка стояла на скальном грунте, а ближайшая рыхлая почва была далеко, за 10 вёрст, то запас можно было спрятать только в одном из ледников. Но ледники ползут, и теперь всё давно утрачено. А тогда, при визите Колчака, всё могло быть на месте.

Если бы запаса не было, уходить надо было ещё в сентябре, посветлу. Причина явно возникла позже, и это явно не был голод. Даже мяса тех трёх медведей, чьи шкуры обнаружил Колчак, по его мнению, «хватило бы партии на большую часть зимовки» (Колчак. Последняя экспедиция…, с. 517), а ведь сами брошенные шкуры означали, что был избыток меха, необходимого для ремонта одежды и обуви.

Словом, до конца полярной ночи запас заведомо имелся, а на свету люди могли рассчитывать найти медвежьи берлоги. Одну из них описал ещё Де-Лонг, а Успенский обнаружил их на острове девять. Оленьи скелеты тоже, вернее всего, были следами запаса. Тогда почему же партия Толля ушла с небольшим запасом продовольствия? и оставила, например, банку с жиром?

Ну, большого запаса они просто не могли взять, поскольку не было ездовых собак — их убили ещё летом, перед плаваньем на байдарах. Главным грузом на каждой нарте была пятиметровая байдара, гора снаряжения и дрова. Поэтому-то и было брошено много полезных вещей. А вот почему ушли?

Ещё полвека назад Павел Виттенбург, биограф Толля, пришёл в выводу: