Мысы Ледовитого напоминают

«Да он же, царевич, говаривал: когда он будет государем и тогда будет жить в Москве, а Питербурх оставит простой город[51]; также и корабли оставит и держать их не будет, а войска-де станет держать только для обороны, а войны ни с кем иметь не хотел» [Анисимов, 2009, с. 405–406].

Последнюю мысль надо бы, на мой взгляд, помнить всем пишущим. Вот, пожалуй, первый царевич, прямо сказавший, что назначение армии — оборона. Это, думаю, и было главной причиной его гибели, ибо отец его в войнах (которые вёл чудовищно жестоко) видел смысл и радость жизни, и ни одна его война не была оборонительной. Подробнее см. далее, п. «Войны». Лишь через 235 лет после гибели Алексея, со смертью Сталина, мысль царевича была формально признана: Военное министерство было названо Министерством обороны.

3. Устрялов приоткрывает Петра

Историк Николай Устрялов, профессор и академик, был лицом проверенным. В самые мрачные годы «Николаевской реакции» ему и только ему было доверено писать учебники истории России, причём учебники всех уровней — и малышам, и студентам. Он никогда не подводил, и вот что написал он о деле царевича Алексея в своём самом подробном учебнике: Алексей

«до совершеннолетия пользовался нежной любовью и доверенностью родителя. Бедствие матери, сосланной в монастырь за излишнюю привязанность к старине, не имело, кажется, никакого влияния на отношение отца к сыну».

Слова «бедствие матери» — единственный легкий как бы упрёк Петру (который, как позже было выяснено, не дал на её содержание ни разу ничего, зато впоследствии жестоко покарал тех, кто кормил и одевал её). Затем, что значит «кажется»? Что Устрялову было известно иное? Как сосланная царица Евдокия единый раз за 18 лет тайком увидала сына и как безмерна была ярость отца?[52] Можно лишь гадать, чего делать не будем. Но читаем Устрялова дальше:

«Пётр смотрел на Алексея как на своего преемника и принял все меры к его воспитанию. Когда царевичу исполнилось 10 лет, государь начертал план учения, выбрал умных наставников, в числе коих был барон Гизен, поручил главный надзор над воспитанием князю Меншикову как лучшему исполнителю своих планов, заботился и сам».

Сразу видна ложь: детей учат раньше, что мать и делала, а без учителей царевич остался, когда мать была сослана[53]. На самом деле дипломат Гизен (Генрих Гиюссен) стал учителем Алексея 13-летнего, т. е. много позже, стал ненадолго (1703–1705) и то с перерывами. Верно же здесь другое: Меншиков хорошо знал желания царя и, не уча подростка ничему (сам был безграмотным) и приучая его к пьянству [Терновский, с. 15], верной рукой вёл его к гибели.

Эту гибель множество раз описали с самых разных позиций — и как героический шаг отца во имя Родины, и как преступление жестокого безумца, и с множества позиций типа «истина лежит посередине». Героическая версия господствует, но давно показано, что основана она на заявлениях самого Петра, и даже Православная энциклопедия, во всём следующая линии церкви, покорной властям, признала (статью о царевиче писал Е. В. Анисимов), что

«следствие стремилось завести дело о заговоре…. но ничего, кроме общих и случайных разговоров…. даже с помощью пыток узнать не удалось».

Вернёмся, однако, к Устрялову. Он писал:

«…и всё было тщетно: доброе семя, по словам Петра, падало на камень». Царевич «возненавидел всё то, чем дорожил Пётр, замыслил уничтожить его величественное творение и погиб как преступник» (Устрялов Н. Г. Русская история. Изд. 4. Часть 2. Новая история. СПб., 1849, с. 77).

Здесь тоже одна деталь верна: характеристика петровского воспитания как «доброго семени» взята у самого «воспитателя». Вообще, всё изложение официальной версии дела царевича целиком взято со слов Петра. И вот итог: