Мысы Ледовитого напоминают

Там же, где сбор ясака не был ещё налажен, участь местного населения была куда как хуже. Так, лейтенант Ваксель, сменивший Беринга после его гибели, известен как командир разумный и заботливый, но беречь местных жителей ему, видимо, просто не приходило в голову — скорее, он рассматривал их как бесхозный рабочий скот, который следует или использовать, или забивать. Мы уже видели это в случае с виселицами на Лене, но ещё страшнее его зарисовка отношения русских к камчадалам (ительменам).

Ныне ительмены сохранились лишь по самым глухим углам Камчатки, а тогда были её основным населением. В конце 1741 года их согнали вместе с собаками в Болыиерецк для доставки провианта по суше из порта Болынерецк в порт Петропавловск. Такого дела они не знали, никогда далее пяти миль не отъезжали, а платить им стали деньгами, хотя они не знали, что это такое[107].

«Поэтому они взбунтовались, убили нескольких посланных к ним людей и бежали затем из своих становищ». Для их поимки был послан «пехотный лейтенант» (поручик) Павел Левашов и 50 солдат. Найдя их, солдаты «бросили в их лагерь несколько ручных гранат, которые и произвели хорошее действие, так как немалое число самих камчадалов, а также их жен и детей было ими убито» и ещё больше покалечено. Камчадалы сдались. Их «сильно пытали кошками [108], с целью узнать виновных в убийстве, что и удалось».

Судьба уличенных осталась Вакселю неизвестна и не очень-то была ему интересна, зато он знал другое: провиант возили 5 тыс. собак всю зиму, причём его радовало, что камчадалы привыкли к деньгам и больше не противились. Однако всё перевезти не удалось, так что оставшееся перевезли весной одним судном из Болынерецка в Петропавловск по морю. И Ваксель счел всю операцию удачной [Ваксель, 1940, с. 52–54]. Ему не захотелось спросить себя: зачем же понадобилась вся эта зимняя бойня? Ответ очевиден: для того лишь, чтобы между двумя портами Камчатки плыть не двум имевшимся судам, а одному.

Итог известен: ительмены, прежде основное население Камчатки, почти вымерли[109]. В наши дни компактная тысяча ительменов осталась на ней лишь в удалённом ото всех медвежьем углу, на краю бывшей Корякской автономии.

Трудно поверить, но Сенат обязал власти Якутского и Охотского округов и экспедицию учреждать хлебопашество. Десятки крестьянских семей свозили в те места, где их нехватало для нужд транспорта, и предлагали распахать землю, на которой ничто съестное, кроме грибов и ягод, не растет. Лошадей тут же отнимали для перевозок (много жалоб в ВКЭ-2), но это уже мало влияло на ход дел — все были обречены вымереть. Оседлого населения в тех местах нет и теперь.

Ближайшее место, где удавалось вырастить самый неприхотливый злак — ячмень, находилось на 760 верст к юго-западу от Охотска, это был Удский острог. Там его выращивали еще с 1718 года (см. п.4 Приложения 11), и Писарев сообщил в Сибирский приказ (в Москву), что ячмень там посеян по его требованию, в 1735 г., и что он дал приемлемый урожай. К письму он приложил конвертик с семенами [ВКЭ 2, док. 228 и фото 28]. Не берусь решать, воспользовался ли он готовым опытом или там ячмень действительно освоили заново.

Документ не имел хода (ни резолюции, ни надписи о пересылке по назначению нет, конвертик не распечатан), но в самом Удском остроге ячмень прижился, став важным подспорьем окрестному населению. К сожалению, Охотск остался на прежних средствах пропитания — рыба, немного мяса, дикий лук и «сладкая трава» (борщевик Heracleum dulce). Лет через сто тут появились огороды, а в них картофель. Зерновые близ Охотска не вызревают, что выяснил еще Писарев.

О нелепых жестокостях русских историки Арктики охотно говорят за чаем и в курилках, но не пишут. Если спросишь, почему, обычно отвечают невнятно в том духе, что никто не виноват, ибо само время было такое, жестокое. Не соглашусь: если ни первопроходцы, ни моряки, ни чиновники не виноваты, то почему о жестокостях принято столь упорно умалчивать? При всех властях? И зачем умалчивают о роли местных жителей как проводников и учителей? Потому, думаю, что публичный рассказ об этом может обрушить миф о благости русской колонизации, а с ним и саму «русскую идею». Но об этом поговорим позже.