Мытарства

— Гд ты тутъ? Не видать въ потьмахъ-то!

— Здсь я. А что?..

Старикъ подползъ по полу ко мн и легъ рядомъ.

— Знаешь что? — шепотомъ спросилъ онъ.

— А что?

— Сколько у насъ капиталу?

— Ну, сколько?

— Пятнадцатъ монетъ, вотъ сколько! Мы, — онъ зашепталъ еще тише, — завтра съ тобой выпьемъ… Какую я, братецъ мой, штуку обмозговалъ… Очень ловко!..

— Какую?..

— Помалкивай!… Узнаешь. — Онъ помолчалъ и потомъ, шепотомъ и тихо хихикая, заговорилъ:- Мы вотъ что… купимъ завтра пару лаптей, — больше пятиалтыннаго не дадимъ. Портянки у насъ есть, веревочекъ выпросимъ… Понялъ?

— Нтъ, не понялъ, — отвтилъ я, дйствительно не догадываясь, къ чему онъ клонитъ рчь.

— Не понялъ… Эхъ ты, Антонъ!… А сапоги-то?

— Ну, что сапоги?

— А сапоги по боку! — воскликнулъ онъ уже вслухъ и радостно засмялся. — Чудакъ! — продолжалъ онъ. — Твои да мои, дв пары. Какъ ни плохи, а все, на худой конецъ клади, полторы бумажки дадутъ… Ловко, а?!. Шарикъ у меня еще работаетъ, а?..

— Ловко! — согласился я, улыбнувшись.

— То-то, чудачекъ! — радовался старикъ, точно открылъ Америку. Шарикъ-то у меня работаетъ! Главное дло, я и такъ думалъ и эдакъ, все выходитъ: не нужны сапоги! На кой ихъ лядъ?! Здсь провинція, и въ лаптяхъ сойдетъ. Куда ходить-то!… Ужъ и выпьемъ мы утромъ… эхъ!… Колбаски возьмемъ, велимъ поджарить рубца, чайку съ баранками. Баранки здсь, братъ, пекутъ, во всей Россіи не найдешь… патока!… Что всамдль, наголодались мы. Хоть часъ, да нашъ! А счастье, братъ Семенъ не въ однихъ сапогахъ ходитъ… Наплевать на нихъ, да и вся недолга!..

Все это онъ говорилъ, волнуясь и радуясь, какъ ребенокъ, получившій новую игрушку. Я слушалъ его, и мн стало весело.

— Въ какомъ угодно положеніи можетъ, значитъ, найти себ человкъ радость, — думалось мн. — Чего-жъ я-то? Да не все ли равно… такъ-то, пожалуй, и лучше. Вдь не въ сапогахъ же, на самомъ-то дл, счастье-то ходитъ… «Хоть часъ, да нашъ»… и врно, хоть часъ!..

XXIX

Утромъ, на другой день, часу въ десятомъ, насъ повели наверхъ къ старост. Староста и писарь знали меня лично и сейчасъ же отпустили. Отпустили и старика. Мою казенную шапку отъ меня отобрали. Спасибо, писарь выручилъ: далъ мн какой-то рваный завалявшійся картузишко. Я надлъ его, сказалъ спасибо и, не помня себя отъ радости, сбжалъ по лстниц на улицу. Мн не врилось, что я на свобод, что могу идти и длать, что хочу, что позади меня нтъ какого-нибудь солдата или сторожа…

— Погоди, что ты разскакался, — остановилъ меня старикъ. — Вырвался на свободу-то, какъ жеребецъ… Радъ радехонекъ!

Я посмотрлъ на него. Онъ улыбался во весь ротъ, глаза весело играли. Онъ точно помолодлъ и выросъ.

— Значитъ того… пьемъ? — сказалъ онъ. — Перво наперво вотъ что: идемъ лапти купимъ, а тамъ увидимъ…

Мы скоро нашли и сторговали за пятиалтынный пару берестовыхъ лаптей и тутъ же, въ лавченк, нарядились въ нихъ. Лавочникъ, снисходя къ нашему положенію, далъ намъ даромъ по бичевк, которыми мы и скрутили икры ногъ, прикрпивъ предварительно бичевки къ лаптямъ.

Сдлавъ такъ, мы пошли и продали какому-то цыгану у трактира на конной за рубль семьдесять пять коп. дв пары нашихъ сапогъ.

— Теперь куда-же? — спросилъ старикъ.

— Куда? — отвтилъ я и, засмявшись, крикнулъ, — пока что — «одна открыта торная дорога къ кабаку»!..

— Врно! — согласился старикъ.

Туда мы и направились…