Мытарства

Но благодареніе Богу! въ тюрьму насъ на этотъ разъ не повели. Оправившіеся солдаты пошли вверхъ по лстниц, какъ оказалось, въ канцелярію. Въ канцеляріи былъ только сторожъ да какой-то носатый не то писарь, не то еще кто — Богъ его знаетъ…. Солдаты передали ему бумаги и ушли, оставя насъ сторожу.

Носатый человкъ, одтый въ коротенькій коричневый пиджакъ и въ срыя клтчатыя брюки, записалъ что-то, закурилъ папиросу и сказалъ сторожу: — Веди ихъ въ мщанскую управу.

— Что-жъ вести, — отвтилъ сторожъ, — тамъ теперь нтъ никого.

— Ну, а кудажъ ихъ?.. Веди… тамъ на съзжую посадятъ, завтра разберутъ. На вотъ бумаги, отдашь тамъ… Небось, въ полицейскомъ управленіи есть кто-нибудь?

— Ну, ладно, — сказалъ сторожъ, надвая шапку. — Пойдемте! — обратился онъ къ намъ… — Стойте, правда, покурить сверну… У васъ есть ли табакъ-то? а то дамъ… вертите, здсь можно… торопиться-то все одно некуда.

Мы посидли, покурили, удовлетворили его любопытство относительно того, откуда насъ пригнали, и уже посл этого онъ повелъ насъ, опять городомъ, въ мщанскую управу.

* * *

Помщеніе управы находилось во второмъ этаж благо каменнаго дома, стоявшаго на площади. Когда мы пришли туда, тамъ не было никого, — ни писарей, ни старосты. Сторожъ повелъ насъ внизъ, гд находилось полицейское управленіе, казармы для городовыхъ и «съзжая», т. е. вонючая, грязная, кишащая клопами, полутемная каморка…

Въ комнат полицейскаго управленія сидлъ спиной къ двери, за большимъ, покрытымъ черной клеенкой столомъ, черный, пожилой писарь и что-то строчилъ. Сторожъ ввелъ насъ и, поставя на порог, подалъ ему бумаги и отрекомендовалъ насъ. Писарь поглядлъ въ бумаги, фыркнулъ носомъ, оглянулся и, уставя на насъ мутные глаза, спросилъ у меня:

— Кто ты такой?

Я сказалъ.

— Врешь, можетъ, а? — сказалъ онъ. — Точно-ли ты здшній мщанинъ? Есть у тебя въ город, кто-бы могъ удостоврить твою личность?

— Я приписной, — сказалъ я, — живу не въ город, а въ деревн. Но все-таки у меня найдется здсь человкъ, который можетъ удостоврить мою личность.

— Кто такой?

Я опять сказалъ.

— А… ну, ладно! Что-жъ ты въ Питер-то — пропился, что-ли?

Я промолчалъ. Онъ перевелъ глаза на старика и спросилъ:

— Ну, а ты кто? тоже здшній?

— Здшній.

— Врешь?.. Подлецы вы, ребята, ей-Богу! Намедни тоже привели одного; говоритъ здшній, а потомъ оказалось, — не здшній, а изъ Углича… Народъ тоже… Ну, что-жъ?.. веди ихъ въ холодную, — обратился онъ къ сторожу, — пусть ночуютъ, завтра отпустимъ…

Вслдъ за сторожемъ мы вышли въ переднюю… Здсь сидлъ на скамейк и дремалъ старый, сдой, должно быть, еще бывшій Николаевскій солдатъ, дежурный городовой. Около того мста, гд онъ сидлъ, была дверь съ знакомымъ отверстіемъ по средин. Инвалидъ нехотя поднялся съ насиженнаго мста, нехотя отперъ эту дверь и сдлалъ движеніе рукой, означавшее: «пожалуйте, господа!»

Мы вошли и, ничего не видя со свту, остановились у порога.

Въ полутьм кто-то засмялся и сказалъ:

— Ну вотъ, и сваты пріхали!

— Здорово живете, — сказалъ старикъ.

— Здравствуй! — отвтилъ кто-то, — милости просимъ!… васъ только и не хватало.

Я оглядлся и увидалъ, что на полу, подложивъ подъ голову верхнюю одежду, лежатъ босые, въ однхъ рубахахъ, два мужика: одинъ старый, сдобородый, худой и длинный, другой молодой, коренастый, съ круглымъ, точно надутымъ лицомъ, съ обнаженными по локоть руками…

Они оба глядли на насъ. Старый серьезно и строго, а молодой съ улыбкой, весело игравшей на толстыхъ губахъ.

— Что за народъ? — спросилъ мой старикъ, усаживаясь на полъ къ печк, - православные аль нтъ?

— А вы откеда прибыли? — спросилъ молодой.

— Мы изъ Питера.

— Этапомъ?

— Само собой…

— Золотая рота… жулье, значитъ!

— Какъ хошь понимай, землякъ… А вы кто? графья, что-ли?..

— Мыто?.. мы — староста!..

— Та-акъ! Что-жъ вы тутъ сидите? За какое дло?

— Да опять же за оброкъ!

— За какой оброкъ?

— Да брось, Гурій, — сказалъ старый мужикъ, — что связался съ дерьмомъ… Какое имъ дло.

— За васъ вотъ, чертей, и сидимъ, — продолжалъ молодой. — Ты кто, крестьянинъ, что-ли?.. Оброкъ-то, небось, и забылъ, когда платилъ. А съ нашего брата требуютъ: давай!… А не собралъ во время — на съзжую вшей парить, понялъ?..

— Понялъ… Признаться, я не крестьянинъ, а только все одно, гд взять-то?.. Взять негд — не возьмешь… дубиной не выбьешь… Зря васъ здсь морятъ…

— Начальство знаетъ, зря ли, нтъ ли, — сказалъ старый, — ты вотъ сиди!..

— Ну, а харчи-то какъ, казенныя?

— Захотлъ, казенныя!… свои, на своихъ, другъ, лепешкахъ…

— Плохо!

— Да, не важно… Ну, а вы какъ?.. разскажи, братъ…

Старикъ сталъ разсказывать, а я снялъ съ себя пальтишко, разулся и, положивъ все это на полу, легъ навзничь.

Въ передней инвалидъ зажегъ лампу. Свтъ отъ нея проникъ въ нашу конуру сквозь дверную щель и легъ по грязному полутусклой полосой. Съ полу несло вонючей сыростью… Черный, низкій потолокъ мрачно вислъ надъ головами, точно собираясь упасть и раздавить насъ. По угламъ сгустился мракъ черный, какъ чернила. Клопы, тихо шурша, бгали по стн и падали на полъ. Гд-то за стной громко стучали: кололи дрова…

— Семенъ! — окликнулъ вдругъ меня старикъ. — Ты чего-же это, спишь, что-ли?

— Нтъ.