На арене со львами

Даже если во всем прочем он уважаемый гражданин нашей страны? 'Когда какой-нибудь невежественный негр или индеец, неспособный даже прочесть законы о бродяжничестве, нарушает их по неведению, неужели это усугубляет его преступление? Нет, господин председатель, ни один из моих многоопытных и почтенных коллег из сельскохозяйственных штатов… — Тут Андерсон огляделся по сторонам, и по лицу его скользнула улыбка.— Я вижу, многие из них покинули зал, но, присутствуй они тут, ни один из них, разумеется, не стал бы утверждать, будто нарушителя закона надо судить не соответственно его проступку, а соответственно его положению в обществе или уважению, которым он пользуется. Вот почему, господин председатель, я вынужден сделать вывод, что мои достоуважаемые коллеги считают, будто я неверно понимаю суть дела, неверно толкую факты, неверно толкую закон, однако в течение всего заседания я тщетно ждал доказательств, которые указали бы на противоречия закону и установленным фактам,— доказательств, которые этим джентльменам, по-видимому, прекрасно известны, но которые все еще остаются скрытыми от комиссии и ее членов, каковые почти год тщательно расследуют столь прискорбное положение дел. Итак, господин председатель…— Он умолк и принялся перебирать бумаги на своем столе. Его высокая фигура согнулась почти пополам, крупные руки бесцельно шарили по столу, а волосы, как всегда, были встрепаны — прямо над ухом торчал большой вихор, точно он не причесывался с утра.

К этому времени расследование положения сезонников уже приобрело широкую известность, и сенсационные заявления Андерсона еще подлили масла в огонь, а потому все галереи были заполнены — зрелище довольно редкое. И на галерее для прессы, где сидел Морган, яблоку негде было упасть, что также при подобных дебатах случалось не часто. Морган взглянул в сторону боковой галереи, где сидела Кэти, как всегда в темных очках. Вокруг нее словно зияла пустота, хотя на заседании присутствовало немало сенаторских жен. Да и сам зал был заполнен гораздо больше обычного, хотя вопрос о сезонниках сенаторов совершенно не интересовал. Но их привлек конфликт, разыгравшийся внутри сената, и особенно много было их в той части зала, где места принадлежали сенаторам от партии Андерсона. Грозовые тучи сгущались над головой новичка, вносившего смуту в собрание, которое всегда старалось этого избежать,— да еще в то самое время, когда новоиспеченным сенаторам полагается сидеть тихо и голосовать, как положено. Тут собрались профессиональные политики, и, конечно, они прекрасно понимали, что Андерсон метит прямо в Поля Хинмена, а потому его слушали не с сочувствием, но и без открытой враждебности, настороженно и оценивающе.

«Трудность тут вот какая,— однажды, в давние времена, объяснил Моргану один из этих профессионалов.— Частенько у тебя есть что-то такое, что кому-то нужно, и приходится решать, содействовать ему или нет, а для этого надо знать, способен ли он добиться своего. Надо знать, какие у него карты и кто его поддерживает. А когда захочешь разобраться: кто — мужчина, а кто — мальчишка, надо, чтобы на это хватило энергии. Ведь если промахнешься, потонешь вместе со всем кораблем».

Вот с какой точки зрения оценивали Ханта Андерсона другие сенаторы, ранее попросту его не замечавшие.

Андерсон все еще копался в бумагах, и один из старейших сенаторов, председатель пограничного штата, известный бандит, чья власть над финансовой комиссией в то время была почти безграничной, встал с места по ту сторону прохода.

— Позволит ли мне уважаемый сенатор взять слово, дабы задать ему вопрос?

Этот сенатор славился своей напористостью в дебатах, выделявшейся на фоне общей посредственности, и стоило ему встать, как по рабочим отделам прессы проносился радостный клич: «Старина Эд берет слово!»

— У меня нет возражений, но только при одном условии: мое слово остается за мной,— ответил Андерсон.

— Сенатор не возражает, — провозгласил председатель, член палаты с недавних пор, а в прошлом губернатор одного из западных штатов, который сам себя посадил в освободившееся сенатское кресло, чем тотчас заслужил насмешливое прозвище «сенатор-скороспелка», и благодаря этой кличке после очередной предвыборной кампании (на сей раз, естественно, избежать ее ему не удалось) канул в безвестность.

— Благодарю достойнейшего и премного уважаемого сенатора…

Старина Эд — один из тех, кому система старшинства в сенате служила источником неисчислимых благ, хотя численность населения в его штате была невелика и неуклонно сокращалась, он благодаря лишь своему долгому присутствию в этих стенах прибрал к рукам финансовую комиссию, приобрел большое влияние еще в двух влиятельных комиссиях и присвоил себе власть, которой позавидовал бы турецкий султан, уважая волю народа не более, чем уважали ее султаны,— Старина Эд обошел свой стол, прислонился к нему спиной и скрестил руки (репортеры, подвизавшиеся в сенате, за долгие годы давно усвоили, что эту позу он принимает, только когда собирается растерзать какую-нибудь беспомощную жертву на мелкие куски).