На арене со львами

— Но я решил поехать с кем-нибудь из вас, из тех, кто хорошо знал Андерсона.

— Я знал его не так уж хорошо… и не так уж долго.

Данн аккуратно намазывал гренок маслом.

— Но все-таки. (Морган решил, что Данну не удастся так легко сорваться с крючка. Его вновь охватило жгучее желание узнать, что же все-таки произошло между ними.) Что в Ханте казалось вам самым примечательным?

— На мой взгляд, он был человеком,— Данн прожевал гренок, его зеленые очки были невыносимо бесстрастны, — который считал, что ему любая задача по силам. — Он пожал плечами. — Вероятно, этим исчерпывалось далеко не все. Как обычно.

Да уж конечно не все! Но что он подразумевает? Морган созлостью вспомнил о своем неведении. Хорошо знал Андерсона он, а не Данн. И тем не менее камень, замыкающий арку, был у Данна — та недостающая часть загадочной картинки, без которой она остается непонятной. И Данн ревниво ее прятал, на протяжении всех этих лет неизменно уклонялся от всяких объяснений.

Между столиками с надрывающей душу чопорностью шла затянутая в корсет дама и выкрикивала:

— Мистер Морган! Мистер Морган, вас к телефону!

— Я сейчас вернусь,

Дама увидела, что Морган встает из-за столика, и равнодушно махнула рукой в сторону вестибюля. У двери Моргана тревожно окликнул Френч:

— Если что-нибудь важное, сообщите.

— В такое время ничего важного быть не может.

Но Морган ошибся, он сразу понял это, едва услышал в трубке голос издателя своей газеты:

— Рич, я был очень огорчен, узнав, что сенатор Андерсон скончался. Я знаю, как вы с ним были дружны.

— Он сделал для меня очень много.

— Знаю.

И ведь действительно знает, подумал Морган. Издатель старался быть осведомленным обо всем, что касалось людей, от которых в конечном счете зависело его дело.

— Когда похороны?

— Во второй половине дня.

— Я подумал… Тут у нас кое-что произошло. Не сможете ли вы вернуться завтра? То есть если вы уже не будете там нужны.

Итак, издатель не склонен делать выводы из того, что наговорил ему накануне редактор, а если и склонен, то не хочет, чтоб Морган про это знал. А скорее всего, его заботило только поддержание мирных отношений — несомненно, он и главного редактора погладил по головке.

— Смогу,— сказал Моргал.

— Пожалуй, нам надо бы собраться и потолковать.

— Пожалуй, но по правде говоря…— Моргану нравился издатель потому; что ему можно было сказать правду, хотя из осторожности или по каким-то другим соображениям он руководствовался этой правдой довольно редко.— …Я сомневаюсь, что дело можно как-то поправить.

Морган прекрасно знал, что главный редактор, как всегда, излил свою злость на его, Моргана, независимость в форме очередного ультиматума. Это уже бывало, и рано или поздно одному из них придется уйти из газеты.

— Ну,— сказал издатель,— иногда не мешает выяснить что к чему: сесть всем вместе за стол и поговорить.

В нем жило глубокое убеждение, что недоразумений в мире стало бы гораздо меньше, если б люди прямо и честно говорили в лицо другим людям то, что думают. Морган относился к этой уверенности более чем скептически, потому что опыт убеждал его в обратном: люди, которые якобы говорят то, что думают, как правило, думают совсем другое, и, пожалуй, ни-что в мире не порождает столько страданий и вражды, сколько их слова.

— Назначьте день, и я приду. Я понимаю, что у вас и без этого забот хватает.

— За то мне и денежки платят,— сказал издатель с привычной бодростью.— Восемнадцатое число подойдет?

Повесив трубку, Морган сделал пометку в карманном еженедельнике. Ничего хорошего! И далеко не в первый раз он подумал, что надо бы потребовать у издателя внушительной прибавки и повышения по службе. Быть может, настало время уйти самому, прежде чем его к этому вынудят,— пусть вся эта сволочь хотя бы не потирает лапки.

Когда Морган вернулся на свое место, Френч, разговаривавший с Данном и Глассом, обеспокоенно на него поглядел.

— Редакционная трепотня,— сказал Морган.— Они меня и на дне морском сыщут. Садитесь, перекусите.

— Ну, вы-то уже перекусили,— сказал Френч.— Я составлю компанию Мэтту.

Данн сказал, что отвезет их, если Морган укажет дорогу. Гласс и Морган пошли к машинам, накалявшимся на стоянке, и Морган, предвкушая прохладу, подумал, что в автомобиле, который взял напрокат Данн, наверняка есть кондиционер.

— Очень рад, что наконец познакомился с вами, мистер Данн,— сказал Гласс, когда сели в машину.— Я как-то попробовал прорваться к вам во время последней избирательной кампании, но мне сказали, что репортеров вы не принимаете.

— А как, по-вашему, он стал самым известным и наименее цитируемым боссом в стране? — сказал Морган.— Вам когда-нибудь приходилось давать интервью, Данн?

— Обычно я общаюсь с друзьями, а значит — неофициально.

Из всех политических организаторов, которых знал Морган, только Данн спокойно позволял называть себя «боссом».

— На север или на юг по автостраде? — спросил Данн.

— На север.

— Включите меня в свой список,— сказал Гласс.

— Никакого списка у меня нет. Я говорил о друзьях.

Кто угодно, кроме Гласса, отступил бы, но Гласс был непробиваем.