На бегу

В час между тремя и четырьмя дня, он, с надеждой в глазах, становился у настенных часов и, замерев, всматривался в них. Следил за движением секундной стрелки, улыбался. Порой в его глазах загорался игривый огонек, и он насвистывал веселую мелодию, смутно знакомую, но явно очень старую. Когда маленькая стрелка подползала к четырем, лицо его тускнело, разглаживалось и, словно обмирало. Спустя ровно час он возвращался к комку глины на высоком столе. Под его руками комок обретал слегка узнаваемые черты, которые тут же гибли, превращаясь обратно в бесформенное месиво.

– Вы что-нибудь знаете насчет этого часа?

– Нет. Опросили всех усопших родственников и знакомых. Отправляли мастера снов к живым потомкам. Ничего.

– Но он явно счастлив в этот час.

– Ничего не могу сделать. У меня очень четкие инструкции его пребывания и точные характеристики возложенных мук.

– Я бы на вашем месте озаботился. Мой отчет не единственный, в котором значится счастливый мученик в вашем круге.

– Секции.

– Это ад, а не санаторий.

– Я приму меры.

– Уж потрудитесь.

– Легкий ужин? Куропатка с пряным сыром.

– Не откажусь.

Они проследовали мимо скульптора на террасу, ведущую в сад.

Крылья демона шелохнулись, и ветер выхватил крохотное белое перо. Оно закружилось в воздухе. Влетело в открытую дверь и прилипло к глиняной массе. На мгновение в ней начали угадываться формы, но руки мастера вновь скомкали глину, погрузив в нее перо.

***

Эпоха однострочья, многоточие…

Глаза

– Не напрягайся. Со мной можно просто помолчать.

– Не против.

Антон разглядывает гущу в чашке, словно собрался гадать. Потом откидывается на стуле и смотрит в небо. Потом на меня.

– Я придумала лучше, ты когда-то говорил, что любой разговор бессмыслен, когда не видишь глаза собеседника. Вот мои глаза. Теперь можно смотреть в них сколько влезет, но говорить не обязательно.

– Предлагаешь в гляделки?

– Только не в такие – кто кого, чтобы не моргать или не отворачиваться. Просто смотреть. Только нужно еще кофе.

– И пива.

Мы смотрим друг другу в глаза. Я делаю глоток кофе. Антон облизывает губы. Улыбается одним уголком рта, потом начинает смеяться.

– Говорить совсем не запрещено, если хочешь, говори.

– Не хочу, мне понравилось.

Я вижу, как его взгляд блуждает по моему лицу. Он смотрит на губы. Потом сразу в глаза. На сережку, а сейчас вроде на прядь, которая с утра торчит так нелепо, что я даже не стала ее приглаживать. Взгляды встречаются. Интересно, как долго можно так смотреть и оставаться собой, помнить, где ты и кто. Глаза похожи на черные дыры. Они вроде лучатся, имеют цвет, но это обман, охотничья уловка, чтобы ты потерял бдительность и засмотрелся. И тогда они откроют свою сущность и с бешеной силой затянут тебя в ту непреодолимо далекую бесконечную черную точку, которая с обратной стороны рождает вселенную. Вселенную другого человека. Антон больше не улыбается. Его лицо расслаблено. Может я зря затеяла эту игру, нельзя узнавать так много о другом человеке на второй или третьей, или какая там у нас встреча. Но уже поздно. Мы теперь знаем больше, чем могли сказать сегодня или завтра, или за весь следующий год. И мы продолжаем смотреть.

Официантка ставит две чашки кофе, бокал пива, хочет, что-то сказать, но потом просто уходит.

Я грею руки горячей чашкой, потом почти залпом выпиваю ее. Возвращаю взгляд на Антона, становится тепло. Он гладит большим пальцем край стола, потом, смутившись, будто его застукали за чем-то непристойным, берет пиво, делает несколько глотков и, скосив глаза, через бокал смотрит на меня. Поворачивает бокал. Игра в искажения его занимает, и он смотрит на меня, приподняв бокал, через оставшееся пиво. Я улыбаюсь. Какой же он все-таки ребенок. Такой неоправданно старый на вид, с такими сложными мыслями и такой яркой искрой озорства. Я кладу руки на стол и придвигаюсь ближе к Антону. Он тоже садится ближе. Теперь хорошо видны мелкие морщинки в уголках глаз. Он часто моргает, а мне почему-то хочется заплакать и убежать. Но он снова улыбается, и все проходит. Спустя пять минут или, может, час, кажется, что мы прожили несколько жизней, но это сейчас не важно. Важен холодный ветер, он не дает смотреть в глаза, они начинают слезиться. Мы молча встаем, оставляем деньги под кружкой и идем. С каждым шагом становится все темнее. Но там, куда мы придем, будет свет и наши глаза, способные вечно смотреть во тьму, которая не в себе.

***

Состояние – жизнь не подразумевает безопасность и стабильность, и любые попытки найти их обречены на провал.

Выбор

Этот странный, волнующий момент, когда мысли так ясны, а кожей чувствуешь податливую материю реальности, которая ждет твоего решения, чтобы сорваться с места и унести бурным течением в одну из развилок судьбы. Но пока выбор не сделан – все время мира твое. Ты можешь вечно любоваться звездами или сидеть, уткнувшись в подушку; смотреть в окно, видя лишь пылинки на стекле. В этот момент мир замирает.