На берегах Босфора. Стамбул в рецептах, историях и криках чаек

В этом скопище раритетов, больше напоминавшем подземную пещеру Али-Бабы, которым в детстве пугала любимая бабушка Лейла, было нестерпимо пыльно, что объясняло бледность его хозяина Ибрагима. Он то и дело покашливал в кулак и периодически высовывал нос на улицу, чтобы продышаться.

Затаив дыхание, я продвигалась вглубь небольшого помещения. Будто оказавшись в машине времени, я моментально перенеслась в далекий мир, так нежно отпечатанный на старых фотокарточках, что стопками были разложены на старинном столе, пахнущем сыростью и плесенью.

Пожухлые, с оторванными уголками фотографии, как состарившиеся лица, были вдоль и поперек пронизаны глубокими трещинками.

– Их можно отреставрировать, – отозвался из дальнего угла Ибрагим. – Мой сын все сделает.

Обновлять эти фото мне показалось кощунством, и я отрицательно замотала головой. С пожелтевших листков на меня смотрели красивые женщины с тонкими талиями и кружевными зонтами. Упитанные счастливые дети, одетые как куклы, таращили свои круглые глазки на ту, для которой они были давно отжившими свой век людьми. Благородные семьи чинно восседали в тенистых садах: некоторые на западный манер расположились на траве, подражая идее Мане, только, в отличие от замысла французского импрессиониста, напряженно смотрели в камеру фантастического аппарата «Goerz» и щурились от солнца. С десяток пресс-камер самой причудливой формы стояли здесь же, покрытые толстым слоем пыли. Для меня, изучавшей историю фотографии на журфаке, это было настоящим чудом – увидеть «Kodak» конца XIX века, обтянутый чем-то наподобие крокодиловой кожи.

– Они работают?

– А у вас есть чем их заправить?

Я поняла всю глупость своего вопроса и молча прошла к высокому серванту, будто подпиравшему широкой крышей низкий потолок помещения.

Чайные пары, вручную разукрашенные воздушными цветами, кажется, еще не остыли от горячего чая и все еще таили на костяном фарфоре тепло прикосновений тонких женских пальцев. Вот блюдо с золотой каймой и отбитым краем: возможно, пострадало оно во время ссоры между ревнивым супругом и невинной женой. Помятая колода карт со втертыми очками на тузах… Сколько состояний помогла она промотать короткими ночами?..

Мне хотелось дотронуться до каждой вещи в этом невероятном месте, которое, очевидно, было более настоящим, нежели холодные музейные залы, в которых любая мелочь запрятана под толстым витринным стеклом.

Потихоньку подтягивались люди: среди них были те, кто когда-то владел всем этим богатством, и теперь, абсолютно безденежные, они приходили, чтобы засвидетельствовать почтение своим бывшим шелковым абажурам, обнаженным мраморным Венерам и коллекциям карманных часов; было несколько случайных туристов, говоривших то ли на китайском, то ли на корейском… Три перекупщика – я сразу выделила их среди остальных: они отличались резкими движениями и профессиональным ястребиным взглядом. Это своеобразный навык, сноровка или просто опыт – моментально выуживать из кучи рухляди стоящую вещь, забирать ее практически даром, а после продавать на гигантском антикварном рынке Стамбула, что на пересечении улиц Gökkuşağı и Düzoğlu. Каждое воскресенье с утра и до позднего вечера он звенит медными ступками и серебряными украшениями времен империи, призывая прохожих прикоснуться к истории и, может быть, даже унести ее кусочек домой в сервант за стекло.

Я села на последнем ряду, составленном из шатающихся венских стульев, и принялась следить за аукционистом, которым был все тот же бледный Ибрагим – правда, по случаю торгов он нацепил батистовый шарф-крават, вытянутый из замшелых сундуков тех времен, когда французские денди диктовали в этих землях модные законы. Нужно отметить, что в этом образе Ибрагим выглядел нелепо.

Рядом со мной сидела миниатюрная старушка. Она сурьмила себе брови и, кажется, румянила щеки и оттого казалась почти что мертвецки безобразной. Амка назвала бы ее Бабой-ягой, я же, кроме всего прочего, отметила тонкие щиколотки, покрытые паутинкой морщин, и длинные пальцы с перламутровыми лепестками ногтей.

Определенно, она была аристократкой или балериной – только эти две категории женщин обладают такой безупречной осанкой.

Из шелкового ридикюля она достала носовой платок с кружевом и аккуратно промокнула губы. Она сама была как уникальный антикварный экспонат, с которого нужно сдувать пылинки. Я наблюдала за ходом торгов и исподволь поглядывала на свою соседку.