На берегах Босфора. Стамбул в рецептах, историях и криках чаек

Назойливые советы многодетной мамы. – Балерина Санем с голосом Буденного. – Каберне-совиньон из местной винодельни. – Безразличные «ябанджи» и типичный стамбульский дом. – Винтажная сорочка и крохотное распятие. – Говорящие щепки корабля аргонавтов и воля богов. – Природа страхов и величие вечности. – Пустая салатница с бабаганушем. – Исполнение кофейного пророчества.

Я тихо закрыла дверь за неугомонной Эмель, которая весь вечер болтала в моей гостиной о своих детях. Амка с Барбарой в столь поздний час уже мирно посапывали в своих кроватях, а у меня от хронического недосыпа кружилась голова и слегка подташнивало. Хорошо еще, что я не притронулась к вину: никогда не умела пить, а в такое позднее время тем более.

Три часа подряд я выслушивала советы многодетной мамы со стажем о том, как нужно любить себя и не зацикливаться на отпрысках. Как бы я хотела научиться правильно реагировать на шалости детей и вместо длительного монолога с поучительными интонациями произносить одну лишь фразу: «Уфф! Аллах-Аллах!» – и закатывать глаза, как все стамбульские мамы. После этой магической фразы их дети тут же исчезают в комнатах, понимая, что мама недовольна и ее лучше не трогать. Правда, с папами дела обстоят иначе: с ними можно бесконечно долго канючить, потому что отцовская любовь в этом городе не имеет границ.

Эмель была показательной мамой-одиночкой, которая тянула четырех сорванцов и алименты из мужа – причем эти занятия ей давались одинаково легко.

Она была из тех женщин, которые знали себе цену и свою родословную; для меня же она оставалась приветливой подругой, успешно пользовавшейся мной каждый раз, когда ей нужны была машина, нянька или десяток яиц.

Сегодня она настоятельно требовала, чтобы Амка вернулась в балетную школу, в которой ее дочка уже три года училась делать реверанс, но каждый раз спотыкалась на ровном месте и кувырком падала на стоящих рядом. Эмель была в восторге от ее грациозности (слепая материнская любовь?), равно как и преподавательница Санем —

довольно крупная женщина с конским хвостом на макушке и очень грубым голосом. Когда она выкрикивала «plié – demi plié[96]», мне представлялся Буденный с шашкой наголо.

– Она не может быть балериной, – шепнула я соседке, когда мы пришли на пробное занятие. Эмель округлила и без того круглые глаза и едва не проглотила меня от гнева из-за моего нелепого предположения.

– Конечно же, она балерина! А кто еще может открыть балетную школу? Думай, о чем говоришь! Знаешь, чего нам стоило попасть к ней в класс?!

Меня это удивило, так как нам попадание в группу к этой Терпсихоре стоило одного телефонного звонка. Девочки, разодетые влюбленными папашами как примы Большого, беспорядочно бегали по кругу, ужасно косолапя и наступая друг другу на ноги. Моя Амка, которая с двух лет смотрела постановки Петипа и ежедневно выступала в импровизированной пачке из остатка тюля, с ужасом смотрела на весь этот хаос и жалась к стенке, в то время как все те же счастливые родители снимали своих чад на мобильные телефоны и тут же сливали видео бабушкам и в Инстаграм сториз.

– Неужели они думают, что кто-то захочет смотреть этот балаган?

– Это не балаган, а балет, – скривившись, заявила Эмель, – и, если не нравится, не смотри.

Мы с Амкой ушли. Всю дорогу она молчала – так мы перестали посещать балетную студию, а Эмель – наш дом.

Но сегодня она заявилась с бутылкой турецкого каберне-совиньон «Doluca». Я только уложила детей и предвкушала сладостные часы в обнимку с книгой до самого рассвета, но планам не суждено было сбыться.

– Мои дети у бабушки, твой муж – в командировке! Что это значит?

Я отрешенно втянула голову в плечи и скосила глаза на раскрытую книгу на диване – может, она догадается о моих планах и уйдет к соседу-гею? Но пантомима не возымела должного эффекта – Эмель уже свободно расхаживала по кухне и звенела посудой, пытаясь найти бокалы. «Почему я не могу выставить ее за дверь?» – думала я, выслушивая очередной скучнейший рассказ о том, как она была беременна четвертым. Часы показывали хорошо за полночь.

– Тебе что, неинтересно? – Наконец она обратила внимание на мои непрекращающиеся зевки. У меня совершенно не было сил врать, и я кивнула.

– Ты должна была сказать раньше, что устала. Мы ведь подруги.

– Но ты бы обиделась. – Я не верила, что проблему можно было решить так легко.