На берегах Гудзона. Голубой луч. Э.М.С.

— Значит, незнакомый! — Голос миссис Брайт снова зазвучал звонко и отчетливо. — Видишь, Этель, какие ты глупости делаешь! Ты отлично ведь знаешь, что дядя Джон умер шесть месяцев тому назад! Мы ведь вместе хоронили его.

— Да, мама, но в том-то и ужас, это и необъяснимо! Дядя Джон умер, а я его дважды с тех пор видала!

Этель бросилась на колени, протягивая руки к миссис Брайт и словно умоляя о помощи.

— Держи меня крепче, мама, мне страшно, страшно! Разве мертвые встают из гроба? Разве мы чем- нибудь обидели дядю Джона, что он преследует нас из гроба?

— Не будь дурочкой, Этель; мертвые не встают из гроба. — Обняв девушку, она усадила ее рядом с собой на кушетку. — Успокойся и не думай больше об этом.

— Но, мама, я стояла рядом с ним; я видела его так, как вижу теперь тебя. И это был дядя Джон. Одно из двух, мама: или мертвые воскресают, или я мало-помалу схожу с ума.

Этель содрогаясь закрыла лицо руками.

— У тебя нервы расшатаны, дитя мое. Придется отправить тебя в деревню, там ты поправишься. Не думай больше об этих глупостях.

Маленькие часы ампир, стоявшие на камине, пробили половину седьмого. Миссис Брайт поспешно встала.

— Приляг немного, Этель. Тебе это будет полезно. А я должна еще натереться.

— Она скинула крепдешиновый капот — подошла к мраморной подставке и протянула руку к золотой, усыпанной алмазами банке. Она любовно сняла крышку, опустила палец в нежную, благоухающую массу и стала натирать ею лицо, шею, грудь.

Большие темные глаза девушки со странным вниманием следили за ней.

— Мама, — с горечью заговорила Этель. — Ты ни во что не веришь, а все-таки ежедневно совершаешь богослужение. Ты зажгла бы лампадку перед этой мраморной подставкой. Для вас всех этот «эмс» единственное божество, которому вы поклоняетесь.

Миссис Брайт бросила взгляд в зеркало и улыбнулась:

— Разве то, что дарует нам вечную молодость и совершенство, не досточной поклонения, Этель?

— А ты знаешь, чего стоит твоя вечная молодость и совершенство, мама?

— Конечно, — с удивлением ответила миссис Брайт, — семьдесят пять долларов…

— И чьей-то жизни, и чьего-то счастья, и… — Этель остановилась, — не стоит впрочем говорить с тобой об этом.

— Конечно. Ты лучше иди теперь, переоденься, Этель.

Девушка встала. У дверей она остановилась:

— Быть может, это безумие, мама, но я должна поделиться этим с Фрэдом, рассказать ему, что я видела его покойного отца.

Не дожидаясь ответа, Этель закрыла за собой дверь. Лицо миссис Брайт приняло решительное выражение.

— Это тебе, моя милая, не удастся, — про себя сказала она и торопливо позвонила.

Вошла Лизетта, хорошенькая маленькая француженка — камеристка.

— Живее, Лизетта, надо все скоренько сделать. Я хочу сойти вниз раньше барышни, — бедняжка плохо чувствует себя, — чтобы ей не пришлось одной принимать гостей.

Когда Этель вышла в просторную гостиную, мать встретила ее с улыбкой:

— Тебе лучше, дитя мое?

* * *

За шесть дней пребывания в Нью-Йорке Фрэду Маннистеру не удалось повидаться с дядей. Он тщетно заезжал к нему и в контору и на дом; каждый раз ему заявляли, что мистер Брайт либо еще не приехал, либо только что уехал. Поэтому Маннистер принял приглашение на обед: это был самый первый способ поймать, наконец, Генри Брайта. Он хотел сговориться с ним относительно имущественных дел. Многого, вероятно, отец не оставил ему: старый ученый не умел зарабатывать денег. Единственным наследием должна быть, по- видимому, маленькая ферма в Дакоте, построенная еще дедом Фрэда. Отец его, ничего не смысливший в сельском хозяйстве, сдал ферму своему другу детства Джо- натату Смиту и оставил в своем распоряжении только две комнаты, в которых ежегодно проводил четыре летних месяца. Фрэд Маннистер собирался навестить старика Джонатана, надеясь разузнать от него подробности болезни и смерти отца. Вспомнил Маннистер и трех детей Смита, товарищей его детских игр. Лауренс, который был приблизительно одного возраста с Фрэдом, уехал в город лет семь тому назад. Франк и Дэзи должно быть оставались на ферме. Фрэд Маннистер, которому становилось все больше не по себе в Нью- Йорке, с радостью думал о встрече со старыми друзьями. Там, на маленькой ферме, где все полно воспоминаний об отце, от почувствует себя опять дома.

Желая поговорить с Генри Брайтом наедине, он позвонил незадолго до назначенного часа. Старый Томас радушно встретил его:

— Ну и бал же сегодня будет, мистер Фрэд, — с гордостью объявил он. — И все в вашу честь.

— Бал? — с удивлением повторил Маннистер. — Миссис Брайт писала мне, что я встречусь с несколькими старыми друзьями.

— К обеду приглашено пятьдесят человек, мистер Фрэд, а на приеме будет еще около ста.

— Черт возьми!

— Я покажу вам столовую, мистер Фрэд. Она так роскошно сделана!

Старик провел Маннистера прямо в столовую Северного Полюса.