На берегах Гудзона. Голубой луч. Э.М.С.

«Я хочу спросить у тебя совета в одном весьма необыкновенном деле. Мне в последнее время жилось в материальном отношении весьма скверно. Мне приходилось несколько раз выступать на пролетарских собраниях, и этим я навлек на себя немилость нашей всемогущей Торговой Палаты, а также и союза торговцев и промышленников (кстати сказать, я в своем выступлении говорил только об антисанитарных условиях труда в местности к востоку от Таллахасси). Меня, по-видимому, решили бойкотировать; во всяком случае уже в течение нескольких месяцев все состоятельные пациенты меня избегают, и ко мне обращаются только те, кого, по бедности, я лечу бесплатно. Для меня не имело бы смысла перебраться в другой город, так как мое имя наверное внесено в черный список. Как бы то ни было, я сейчас остался без всяких средств и буквально не имею возможности внести квартирную плату за следующий месяц. Решительно не знаю, откуда ждать помощи!

«Вчера часов в десять вечера ко мне позвонили. Открыв дверь, я с радостью увидел хорошо одетого мужчину, которому я в душе пожелал всевозможных сложных болезней, так как для меня это было бы истинным спасением. Однако очень скоро я убедился в том, что незнакомец, назвавшийся Гаррисом, хотя и явился не в качестве пациента, тем не менее мог принести мне счастие. Он сказал несколько лестных слов о моей врачебной репутации, а затем спросил, не соглашусь ли я взять службу в одном фабричном поселке? Мне будет назначено определенное жалованье, кроме того будет еще возможность прирабатывать. Поселок расположен на острове, и меня доставят туда на яхте.

«Я обратил внимание на то, что Гаррис не упомянул ни названия острова, ни местоположения его: еще подозрительнее мне показалось то, что основным условием службы должен был быть пожизненный контракт.

«Я выпросил две недели на размышление и хочу использовать это время, чтобы посоветоваться с тобой: принять это предложение или нет. Если я его приму, то сразу избавлюсь от всех своих мытарств; меня сильно смущает только последнее условие договора.

«Жду твоего подробного ответа. Твой Давид Блэк».

— Я немедленно перевел Блэку по телеграфу сто долларов, — прибавил Уорд — и всячески советовал ему не принимать должности. Мне очень хотелось бы, О’Кийф, чтобы вы по дороге навестили его и постарались разузнать, в чем тут дело. Блэк — идеалист, человек в высшей степени непрактичный, и его всякий надует.

О’Кийф обещал побывать у врача и записал его адрес.

Через три дня в газетах появилось сообщение о том, что у Джона Брайта была совершена крупная кража со взломом. Грабителям удалось унести все находившееся в столовой серебро и золото.

«Между прочим, был взломан и письменный стол мистера Брайта, — сообщало «Нью-Йоркское Время», — однако ничего ценного там не оказалось, так как все ценные бумаги мистер Брайт хранит в несгораемой кассе. По-видимому, случайно налетчики захватили записную книжку мистера Брайта, не представляющую никакого интереса, и дешевенькую печать.