На берегах Гудзона. Голубой луч. Э.М.С.

Ехать было почти немыслимо. Порывы ветра останавливали колеса. Холодный дождь точно кнутом хлестал Маннистера по лицу. Он буквально не видал своей руки, лежавшей на руле. Он натыкался на камни, наезжал на ограды, два раза падал; какая-то ветка до крови расцарапала ему лицо. Стиснув зубы, задыхаясь, с неистово бьющимся сердцем, он все же летел вперед, проклиная скверные дороги, погоду и больше всего фашистов.

Наконец, дойдя уже почти до полного изнеможения, он увидел огни Олива. Только теперь ему пришло в голову, что он позабыл спросить у Джимми, как пробраться в штаб-квартиру. Какой это вопрос задал ему на вокзале Абэ-Линкольн? Да, вспомнил… «Что полагается к хлебу с солью». Что может полагаться к хлебу с солью? Ноги Маннистера неустанно нажимали на педали, а ум лихорадочно бился над вопросом: что же, черт возьми, полагается к хлебу и соли? Это несомненно пароль! Колеса вертелись со скрипом, дождь шумел, и весь этот стон, плеск и вой звучали в ушах Маннистера каким-то хором, неустанно повторявшим: «Что полагается к хлебу с солью? Что полагается к хлебу с солью?»

Он проехал баптистскую часовенку, свернул в переулок и очутился у дома, на флюгарке которого красовалась золотая обезьяна. Дом не был освещен и производил впечатление нежилого. Дверь была заперта. Ман- нистер начал барабанить в дверь. Из окна верхнего этажа тотчас вынырнула голова молодого человека.

— Что вам?

— Мне надо видеть Франка и Дэзи, — пыхтя проговорил Маннистер.

— Не знаю, — коротко ответил молодой человек.

— Послушайте! — заревел Маннистер, стараясь перекричать шум ветра, — впустите меня, я должен их предупредить, меня прислали сюда.

— Кто? — холодно спросил молодой человек.

Вся кровь бросилась Маннистеру в лицо; старый фермер называл парня только по имени. Как же его звали, чтоб ему провалиться. Да, верно?..

— Джимми! — прокричал он наверх.

— Много шляется разных Джимми, ответил молодой человек, собираясь закрыть окно.

— Подождите же, идиот! — вне себя от бешенства заревел Маннистер.

Молодой человек торопливо зажег карманный фонарик и осветил им лицо Маннистера; последнее, по- видимому, внушило ему доверие, потому что он еще больше высунулся в окно и спросил:

— Вы может быть скажете мне, что полагается к хлебу с солью?

Маннистер рассвирепел. Неужели эта его почти сверхчеловеческая поездка пропадет даром? Не отдавая себе отчета в том, что он говорит, он яростно крикнул:

— То, что вам здорово наперчит похлебку, если вы меня не впустите!

— Что же вы сразу не сказали? — с внезапной мягкостью сказал молодой человек. Толкните дверь.

Маннистер послушался, и, к большому его удивлению, дверь поддалась. Неужели магическое слово, открывавшее врата, было «перец»?

Он стал ощупью подниматься по плохо освещенной лестнице, но молодого человека уже не было. Из второго этажа раздавались голоса; Маннистер постучался в дверь, сквозь щель которой проникал свет. Какая-то женщина просунула голову, и Маннистер вторично услышал тот же вопрос:

Что полагается к хлебу с солью?

— Перец, — неуверенно отвечал он, и дверь растворилась.

Маннистер окинул быстрым взглядом большую, выходившую на задний двор залу. Среди множества людей, плотной массой теснившихся вокруг пустой ораторской трибуны, он не видел знакомых лиц. Приложив руку ко рту, он крикнул:

— Дэзи! Дэзи Смит!!

Толпа расступилась, и молодая девушка подбежала к нему.

— Фрэд, откуда ты? Что тебе? — в недоумении вскрикнула она.

Все еще с трудом переводя дыхание, он рассказал ей о том, что случилось. Дэзи подбежала к трибуне, вскочила на нее.

— Товарищи! — на весь зал раздался ее звонкий голос. — Товарищи!

Наступила тишина; некоторые с удивлением смотрели на Маннистера, последовавшего за девушкой.

— Фашисты из В. подготовили нападение на наше собрание!

Раздались нестройные возгласы. Резкий голос прокричал:

За винтовки!

И теперь Маннистер увидел, что в зале не было ни одного невооруженного мужчины; были револьверы даже у многих женщин.

— Мне не совсем понятно, — обратился он к Дэзи, — ведь ваша партия легальна.

— Да, и остальные тоже легальны, но в Америке существуют различные степени легальности; те стоят выше. Если они на нас нападут, полиция не шелохнет пальцем. Если бы мы на них напали, дело было бы совсем иное. Но…

Она не докончила фразы: дверь распахнулась, в комнату влетела маленькая промокшая, задыхавшаяся фигурка мальчика и крикнула пронзительным голосом:

— Идите сейчас же на вокзал! Они хотят напасть на Бенсона и увезти его! На вокзале стоят пять автомобилей. Скорее, через десять минут прибывает поезд!

— Браво, Бенджи! — раздалось в толпе. Кто-то похлопал малыша по плечу.

Человек семьдесят, схватив винтовки, отправились в путь; Маннистер присоединился к ним.

На маленьком вокзале царило необычайное возбуждение. Молодые люди в коротких, военного покроя, кожаных куртках расхаживали взад и вперед по перрону, стараясь держаться ближе к рельсам. Один из них деловито разговаривал с начальником станции, который почтительно, почти подобострастно, отвечал на его вопросы.

Члены объединенной Трудовой Крестьянской Партии также теснились у рельс.