На берегах Гудзона. Голубой луч. Э.М.С.

«Приезжайте немедленно, случилось неожиданное. Этель».

«Приезжайте немедленно, не могу здесь дольше оставаться. Этель».

«Почему не приезжаете? Торопитесь. Этель».

«Меня выдали. Приезжайте. Этель».

Гарвеем овладела сильная досада. Что этой девице нужно от него? Она хорошо устроена на вилле Лоукина и не имеет никаких оснований досаждать ему своими истерическими страхами. Он телеграфирует ей, чтобы она успокоилась и не тревожила его, или пошлет к ней Каценштейна, — это будет еще лучше.

Он стал раздеваться. Как только он направился в ванную, на письменном столе задребезжал звонок телефона. Быстро он схватил трубку и, узнав голос Этель Линдсей, покраснел от гнева.

Однако, она, по-видимому, сообщила ему действительно что-то важное, потому что постепенно его лицо приняло серьезное выражение, и, наконец, он ответил:

— Да, я приеду. Буду у вас приблизительно через два часа.

Поспешно приняв ванну, он опять зашел в комнату Грэйс. Она все еще спала.

— Когда г-жа Уорд проснется, — приказал он горничной, — скажите ей, что я вернусь около двух часов пополудни.

И, не позавтракав даже, он поехал немедленно в Б.

Этель Линдсей встретила его в саду и рассказала, что накануне к ней приехала какая-то молодая дама, назвавшаяся племянницей д-ра Грахама. Когда они сидели в салоне и беседовали, гостья выхватила револьвер и выстрелила в нее, но промахнулась. Этель при виде наведенного на нее револьвера упала в обморок, а, когда очнулась, служитель рассказал ей, что, прибежав на шум выстрела, он столкнулся в передней с неизвестной, которая ему впопыхах объяснила:

«Мисс Линдсей пыталась застрелиться, я привезла ей печальную весть; прежде чем я успела помешать ей, она спустила курок. Я сейчас же еду за врачом».

— Само собой разумеется, он дал ей уехать, — закончила Этель свой рассказ.

— Как выглядела эта женщина?

— Она стройная, розовая, с вьющимися светлыми волосами и большими серыми глазами. Она была в светло-голубом платье.

Гарвей невольно вздрогнул: этот образ показался ему знакомым.

Этель Линдсей передала ему конверт, выпавший из золотой сумочки незнакомки и найденный служителем после ее ухода.

На конверте было написано только имя: Мюриэль Брайс.

* * *

В продолжение всего обратного пути Гарвею казалось, будто мотор беспрестанно выстукивает слова: «Мюриэль Брайс, Мюриэль Брайс».

Кто эта таинственная особа, которую в течение такого долгого времени безрезультатно разыскивают он сам, Каценштейн и приглашенный сыщик?

И что общего имеет эта женщина, в которой Джэк Бенсон подозревает убийцу Джона Роулея, с Этель Линдсей? Кто послал ее убить эту девушку?

Он решил по дороге заехать на завод своего отца, чтобы поговорить с Бенсоном. Без посторонней помощи они с Каценштейном не могут справиться с этим делом. Подъехав к заводу, он увидел, что, несмотря на то, что обеденное время еще не наступило, работы приостановлены. Несколько рабочих расхаживали перед фабрикой взад и вперед как бы на часах.

Вдруг он вспомнил слова Бенсона. Ну, конечно: забастовка! Письмо его к отцу оказалось безрезультатным, и рабочие решились на выступление.

Эти люди поставлены здесь на дежурство от бастующих.

Гарвей подошел к одному из рабочих и спросил о Бенсоне. Тот недоверчиво оглядел его и полюбопытствовал:

— Зачем вам понадобился Бенсон?

— Мне надо поговорить с ним.

Рабочий изумился:

— Разве вам неизвестно? Вот уже два дня, как Бенсон исчез.

Гарвей схватился за голову. Не сошел ли он с ума? Где он находится? Что творится вокруг него?

— Что вы сказали? — переспросил он в замешательстве.

Рабочий повторил:

— Бенсон исчез два дня тому назад.

Ни слова ни говоря, Гарвей повернулся и пошел к автомобилю. С болезненным напряжением пытался он собрать свои мысли, внести какую-нибудь ясность в дикий хаос, царивший в его голове, но имена и события безнадежно перемешались и безудержно носились перед ним: Джон Роулей, Брэсфорд, Этель Линдсей, Джэк Бенсон и все вновь и вновь — Мюриэль Брайс.

«11, 21–11, 12, 21, 24–11, 12, 1, 14»

Грэйс встретила мужа с нескрываемой радостью; она была весела, и Гарвей почувствовал большое облегчение, застав ее в таком настроении.

Он ничего не стал ей рассказывать о происшедшем. Он чувствовал, что ему нельзя теперь об этом больше думать, что он должен отдохнуть от всех этих треволнений, дать своему мозгу покой. Завтра он вызовет Каценштейна, поговорит с ним обо всем и обсудит дальнейшие шаги, ибо откладывать больше нельзя, пришло время действовать.

После обеда разыгралась буря. Стало холодно. Грэйс велела затопить в маленьком салоне камин, перед которым они уселись, беседуя. Закрытая абажуром лампа разливала розовый свет по комнате, придавая ей уютный вид.

Внезапно молодая женщина сказала:

— Здесь в лесу так хорошо, так спокойно и тихо. Мне страшно при мысли о возвращении в город. Мне хотелось бы остаться здесь не только до конца лета, но и на осень и даже на всю зиму.

— И ты не стала бы скучать?