На берегах Гудзона. Голубой луч. Э.М.С.

— Америка для американцев! — Гарвей услышал теперь явственно эти знакомые слова. — Самые худшие элементы других стран, враги порядка, которые нетерпимы у себя дома, наводняют Соединенные Штаты. Они бунтуют сами и подстрекают к бунту других, а наши рабочие прислушиваются к их речам и волнуются. Их вредные идеи распространяются подобно огню в прериях, они разрушают порядок, подкапываются под право собственности. Ирландский католический поп проповедует с амвона язычество и восстание; еврей своим отравляющим сарказмом подрывает в душе народа святость высших идеалов, борется против патриотизма. Высокой задачей Ку-Клукс-Клана является истребление в нашей стране евреев, ирландцев, католиков и негров, а также внутренних красных.

«Ирландцев и евреев, — пронеслось в голове Гарвея. — Это говорил и Самуил Каценштейн».

Гарвей почувствовал какую-то связь между событиями в санатории и тем, что здесь происходило.

«Но ведь это невозможно, — цеплялся он за последнюю надежду. — Это люди ограниченные, ослепленные, одержимые неимоверным чувством эгоизма, но они не преступники».

Не отрываясь, он продолжал глядеть в залу и видел, как большая часть белых фигур распрощалась с председателем собрания и исчезла в двери, ведущей в коридор.

В зале осталось сидеть человек десять.

Один за другим они подходили к председателю и давали отчет в своей работе. С ужасом в сердце Гарвей слушал страшные слова, свидетельствовавшие о похищениях, заточениях и убийствах. С содроганием он ждал, когда зазвучит голос его отца, — и вот он его услышал. Голова у Гарвея закружилась, в ушах зазвенело, и некоторое время он ничего не был в состоянии разобрать; затем его ухо уловило имя: «Джек Бенсон».

— Этот нам больше не будет мешать, — произнес Генри Уорд с злорадным смехом.

— Хорошо. А где находится Мюриэль Брайс?

Мюриэль Брайс! Опять это имя.

Стиснув зубы, сжав кулаки, Гарвей пересилил свое волнение, чтобы не проронить ни одного слова.

— Она опять бесследно исчезла, — гласил ответ. — Со времени неудавшегося покушения на Этель Линдсей, я больше ее не видел.

— Дайте объявление в «Геральд»; она мне нужна.

— Хорошо, это будет сделано.

— Да, еще вот что. Раз зашла речь об Этель Линдсей, я должен вам сделать строжайший выговор. Вы это дело затеяли крайне неуклюже, оно могло погубить нас.

Белый капуцин, сидевший рядом с говорившим, поднялся и пробормотал:

— Это не моя вина. Несчастный случай.

Гарвей узнал голос доктора Брэсфорда.

— Подобные случаи не должны иметь места. Согласно нашему уставу, вас бы следовало исключить и строжайше покарать…

— Вы на это не имеете никакого права, — гневно вскричал Брэсфорд. — Укажите мне хоть одного человека, который принес столько пользы, как я. На одной этой неделе пятнадцать человек: восемь ирландцев, из них четверо воббли, три еврея и четыре негра. А кто вас избавил от Джима Редби, которого вы все так боялись?

Гарвей содрогнулся всем телом. Джим Редби был известный синдикалистский деятель, умерший от операции в санатории д-ра Брэсфорда. Тогда газеты подчеркивали похвальную самоотверженность врача, который, несмотря на свои консервативные убеждения, с трогательной заботливостью сам ухаживал за этим «бунтовщиком».

— Хорошо, — послышалось в ответ. — Но впредь будьте осторожнее. И смотрите, в течение ближайших недель не играйте больше со смертью; пятнадцать человек в одну неделю — это слишком много: это может стать подозрительным.

Гарвей был не в состоянии слушать больше; им овладело дикое бешенство и отчаяние. Его отец принадлежит к этим ужасным людям, к этим преступникам, к этим убийцам!.. А Брэсфорд — этот филантроп, этот великодушный, добросердечный человек… Его Гарвей ненавидел больше всех.

Он не мог дольше оставаться здесь! Не мог сдерживать себя! Он готов был ринуться в залу и крикнуть этим людям в лицо:

«Я знаю все, все! и вы не уйдете безнаказанно!..»

Однако, его что-то удерживало, имя Мюриэль Брайс навело его на мысль: что, если убийство Джона Роулея тоже совершено Ку-Клуск-Кланом? Возможность этого никак не исключена и даже весьма вероятна. Нет, действовать еще нельзя, он должен выждать, раскинуть сеть, в которую эти преступники сами попадут. Эти преступники! Он подавил готовый вырваться стон: ведь к этим преступникам принадлежит его собственный отец!

Бесшумно Гарвей прошел через столовую и незаметно вышел на улицу.

Какая-то фигура расхаживала взад и вперед возле дома. Гарвей узнал Самуила Каценштейна. Он поспешил к нему:

— Где Бенсон?

— Он будет здесь через десять минут. Он зашел домой, чтобы успокоить жену.

Они стояли под уличным фонарем; старому разносчику бросилась в глаза чрезвычайная бледность молодого человека и его подавленное состояние.

— Что с вам, г. Уорд?

— Ничего, — быстро ответил Гарвей сдавленным голосом.

Самуил Каценштейн опустил руку в карман.

— У меня здесь револьвер Бенсона, я должен его передать вам, г. Уорд.

Держа револьвер в руке, Каценштейн рассеянно посмотрел на молодого человека, который вдруг закрыл лицо руками. Испуганный, он положил револьвер обратно в карман и дотронулся до руки Гарвея.

— Вы больны? Что с вами?