На берегах Гудзона. Голубой луч. Э.М.С.

В это утро газеты разошлись в неимоверном количестве экземпляров, так как одновременно появилось три сенсационных известия:

«Загадочное исчезновение мисс Кардиф, дочери покойного Генри Кардифа, его единственной наследницы».

В толпе рождалось бесконечное множество догадок. Что могло случиться с девушкой? Похитили ее? Убежала ли она? Одна ли она убежала? На эти вопросы никто не мог ответить.

Второе известие было еще более ошеломляющим, так как человека, о котором шла речь, знал весь Лондон. Социалистическая пресса оплакивала кончину одного из своих лучших журналистов.

«Мистер Бриан О’Киффе, один из самых талантливых репортеров Лондона, был найдет мертвым на улице около своей квартиры. Мы потеряли в лице О’Киффе стойкого борца за справедливость и счастливое будущее человечества».

Одна синдикалистская газета намекала, что убийцы О’Киффе, очевидно, люди, занимающие высокое положение, низость которых он разоблачал в своей газете. Капиталистическая пресса сдержанно приняла известие о гибели талантливого молодого журналиста и приписала его смерть разрыву сердца.

Третье известие вызвало еще большее изумление и участие.

«Мистрисс Марион Уэргем, одна из наиболее интересных дам высшего общества, покончила самоубийством, выбросившись из окна своей спальни. Мистрисс Уэргем была вдовой известного члена парламента».

О’Киффе, растянувшись на диване, зло усмехаясь, читал первые два известия. Но когда он дошел до третьего, он вскочил, подавляя крик. Он побледнел, его охватила нервная дрожь.

— Бедняжка, — прошептал он и возмущенно добавил: — Вот негодяй! Из-за сумасшествия, его даже нельзя привлечь к ответственности.

Он быстро схватил шляпу, побежал к двери, но вдруг остановился.

— Черт возьми, я совершенно забыл, что я умер. Мне нельзя выходить на улицу, я не могу сойти за свой призрак, для этого я недостаточно прозрачен.

Он подошел к шкафу, достал костюм, которого ни разу не надевал, потом собрал целую кучу бутылочек, баночек и с полдюжины париков.

Спустя полчаса он с удовлетворением увидел в зеркале пожилого человека, с красным лицом, лысого, со светлыми бровями и ресницами. У него было изрядное брюшко, и он казался несколько ниже ростом, чем был в действительности. Большие очки дополняли его костюм.

Он только собирался выйти, как вошел Джонсон. Сыщик поклонился и сказал:

— Я ищу мистера О’Киффе.

Лысый человек ответил хрипло:

— Идем со мной.

— Нет, мне нужно поговорить с мистером О’Киффе.

— Я только-что читал в газете, что он умер, — возразил лысый.

Джонсон покраснел и резко, чтобы скрыть свое смущение, обратился к незнакомцу:

— Кто вы, и что вам здесь нужно?

О’Киффе расхохотался и заговорил обыкновенным голосом:

— Я думаю, что вы не можете запретить мне находиться в собственной комнате.

Джонсон с удивлением посмотрел на него и тоже рассмеялся.

— Вы сам черт, О’Киффе! Я бы вас никогда не узнал. Вы читали газету?

— Да.

— Я схожу с ума. Вы правы, за всем этим скрывается какая-то ужасная тайна. Я вспоминаю обед в Бри- ар-Маноре; из тех, кто там присутствовал, двое умерли, один сошел с ума, одна исчезла, а милая красивая мистрис Уэргем покончила самоубийством. Все это словно дурной сон. Я видел труп, он обезображен до неузнаваемости.

Он вздрогнул и закрыл лицо руками.

— Что могло довести ее до самоубийства? Она была богата и, поскольку мне известно, у нее не было никаких оснований, чтобы искать смерти…

— Мистрисс Уэргем убита, — сказал О’Киффе.

Сыщик с удивлением взглянул на него.

— В своем ли вы уме? Мистрисс Уэргем покончила с собой; ее камеристка видела, как она подбежала к окну, но не успела удержать ее.

— Да, она покончила с собой, но все же это убийство, а не самоубийство. Быть может, я мог бы помешать этому, но нет — так, пожалуй, для нее лучше.

— Вы доведете меня до безумия своей таинственностью.

— Пойдем со мной в квартиру мистрисс Уэргем; если я не ошибаюсь, вы там узнаете всю правду.

Судебный врач уже приезжал, и труп увезли. В коридоре стоял полицейский. Вспыхивающая горничная открыла дверь О’Киффе и Джонсону. Джонсон окинул взглядом комнату. О’Киффе, который принес с собой большой пакет, подошел к подставке из черного дерева, стоящей в углу у окна. Он вынул из кармана перочинный ножик и принялся за работу. Джонсон с изумлением взглянул на него. Неужели от всего случившегося у репортера помрачился ум?

О’Киффе вырезал небольшой квадрат из подставки, просунул руку в отверстие и вынул оттуда восковой ролик.

— Что это? — спросил сыщик.

— Фонограф, сейчас вы услышите нечто интересное.

— Каким образом он очутился здесь?

О’Киффе устало улыбнулся.

— Мы репортеры, должны думать обо всем. Садитесь, приготовьтесь, вы услышите нечто необычайное.

Он вставил ролик в принесенный с собой аппарат и завел его. Послышался хрип, потом вдруг раздался мягкий звучный голос.

— Я очень рада, что вы пришли, Лауренс.

Джонсон, смертельно бледный, вскочил и стал озираться. Даже О’Киффе, знавший, что должно произойти, вздрогнул, услышав голос покойницы.

Мужской голос отвечал.

— Торнтон, — прошептал Джонсон.