На берегу Днепра

— А что? Не заслужил разве? Алешка — правильный человек. С ним в огонь и в воду не страшно. Если не веришь — спроси, тебе про это всяк скажет. И комбриг его тоже очень любит. Тут как-то при всех, как сына родного, обнял его, расцеловал и говорит: «За твою храбрость, товарищ Сидоров, и находчивость в бою присваиваю тебе звание старшего сержанта». Что и говорить, заслужил парень. И командир из него толковый выйдет. Ты, Настенька, смотри не забудь только: как увидишь Алексея, поздравь его.

— Ну как же! Конечно, поздравлю.

— А теперь иди. У нас сейчас общебатальонное построение — награды вручать будут.

— Правда?

— Ну вот еще, не верит. Смотри, вон и комиссар Рыбин уже пришел.

— Значит, и тебе тоже?.. — обрадовалась Настя.

— Должны. А там кто их знает. Ну иди, иди!

— Постой! А посмотреть нельзя, как вручать эти награды будут?

— Что ты, что ты! — испугался Кухтин. — Как увидят тебя, и скажут: вон, глядите, кухтинская уже здесь.

— Ну и не надо! — обиделась Настя и, чтобы не показать навернувшихся слез, торопливо зашагала в расположение своего отряда.

— Постой, Настенька, подожди! — спохватился Кухтин.

Но Настя уже скрылась между деревьями.

4

Следующий день был ясным и солнечным. И хотя осеннее солнце светило не так ярко, как это бывает в июне, пулеметчик Будрин вдруг решил загорать. Над ним стали было подшучивать, но он, не обращая на товарищей внимания, снял рубашку и, подставив солнцу спину, задремал на густо запорошенной багряной листвою опушке леса.

Здесь же, в двух — трех метрах от него, грелись на солнце и солдаты кухтинского отделения, а вместе с ними по старой привычке и новый командир взвода Алексей Сидоров. Они так же, как и Будрин, подставив солнцу спины, лежали на устланной желтыми листьями земле, ведя неторопливую беседу. О чем? Они и сами не знали этого.

Мимо прошагал Колодченко со своим ординарцем. Он что-то рассказывал своему ординарцу, и тот радостно улыбался. Затем в просвете между деревьями показался сержант Ванин. Сидоров окликнул его. Ванин подошел, присел рядом с ним.

— Ты помнишь, Алеша, того немца, что с поста в Пошатне снял? — спросил он Сидорова.

— Какого немца? Я ведь их там двух снял.

— Ну того, что майор допрашивал.

— А-а! Помню. Ну так что?

— К нам пришел.

— Брось ты, выдумываешь все, — недоверчиво произнес Алексей.

— Жди, перейдет, — так же недоверчиво отозвался Кухтин.

— Вот чудак! — удивился Ванин. — Честное комсомольское, не вру. Точно! Перешел к нам, да еще и трех других с собой привел. Я ведь их только что видел.

— Ну коли так — это уж хорошо! — заулыбался Алексей.

— Чего же здесь хорошего? — возразил Кухтин, поглаживая рукой свою блестевшую золотом, коротко остриженную голову. — Возись теперь с ними.

— Эх ты, Кухтин! — нараспев протянул Сидоров. — Отсталый ты человек. И ничего ты, видать, в политике не кумекаешь. А это, брат ты мой…

— Событие?

— А то как же.

— Подумаешь, событие какое! Четыре преступника пришли с повинной. А я бы…

— Дело не в количестве, а в самом факте, — перебил его Сидоров. — Если нам, парашютистам, товарищ младший сержант Кухтин, гитлеровцы начинают сдаваться, то это говорит о многом. Это уже говорит о том, что сознание немецкого солдата начинает раздваиваться, потерял он веру в своего фюрера, разлагаться начинает. А коль солдат начинает сомневаться в своих силах, перестал верить своим руководителям, то это уже не солдат. Воевать он начнет с опаской, назад без конца оглядываться и больше уже будет беспокоиться не за свою родину, а за свою собственную шкуру. Вот ведь в чем дело!

— Все правильно Лешка разъяснил, — авторитетно заявил подсевший к ним пулеметчик Василий Будрин.

— Не Лешка, а товарищ командир взвода, — поправил его Кухтин.

— Виноват. Все не привыкну никак.

— То-то, — засмеялся Кухтин. — У меня чтоб дисциплину по всем правилам исполняли.

— Так вот я и говорю, — продолжал Будрин. — Наш командир взвода товарищ старший сержант Алешка Сидоров все правильно разъяснил.

Солдаты заулыбались. Будрин, не замечая этих улыбок, поднялся, надел гимнастерку и, застегивая пуговицы, продолжал:

— Я тоже так думаю. Гитлеровец теперь не тот, что в сорок первом году. Тогда ведь они все больше нахрапом лезли. Такие, черти, самоуверенные были. Помнится, взяли мы под Ржевом одного такого. Прямо посмотреть не на что. И что вы думаете? Стал его наш комбат допрашивать, а он ему предлагает: дескать, если хотите, господин офицер, живым остаться, то сдавайтесь мне со всем своим батальоном, а я, говорит, за это похлопочу перед своим начальством, чтобы вас крестом наградили. Вот, брат, какими они нахалами в начале войны были. Или вот еще один случай был…

— Подожди, Вася, помолчи немного, — вытянув свою длинную шею, перебил его Кухтин. — Вроде кто-то кричит?

Солдаты насторожились. Слева, метрах в пятидесяти от них, в густом кустарнике кто-то возился. Явственно доносился хруст сломанных кустов.

— А ну, пойдем посмотрим! — предложил Сидоров.

— Пошли! — торопливо вскочив с земли, отозвался Кухтин.

Они подошли к кустарнику, раздвинули его и увидели сцепившихся в драке двух человек, одетых в красноармейскую форму.