Непріятно прозвучали для меня слова Рашида, видимо, возбужденнаго своимъ открытіемъ, хотя, судя по прежнему опыту, нечего было опасаться встрчи съ сынами пустыни. Непріятное чувство перешло наконецъ въ настоящій страхъ, когда я замтилъ, что Рашидъ, а на нимъ Ахмедъ и Юза осмотрли свое оружіе и вынули ятаганы изъ ноженъ, какъ для настоящаго боя. Пятно на горизонт разршилось тмъ временемъ въ порядочную группу верблюдовъ, шедшихъ не караваннымъ образомъ, а толпою, какъ идутъ всегда верховые верблюды арабовъ. Можно было насчитать нсколько десятковъ животныхъ. Мы, очевидно, встрчались съ цлымъ племенемъ дикихъ арабовъ, быть можетъ, подстерегавшихъ насъ, чтобы получить изрядный бакшишъ на пропускь. Этого намъ и слдовало опасаться, потому что у меня едва оставалось нсколько турецкихъ лиръ. Наша апатія исчезла, какъ дымъ; видимая опасность заставила даже меня воспрянуть духомъ. При вид моихъ горячившихся арабовъ, игравшихъ оружіемъ и приготовлявшихся въ бой, какъ на веселый пиръ, весь мой страхъ мало-по-малу сталъ переходить не въ мужество, но въ какое-то неопредленное чувство, родъ опьяннія, въ которомъ человку не представляется даже видимая опасность серьезною. Какъ-то машинально, но вынулъ я ятаганъ, осмотрлъ взводы Вессоновскихъ револьверовъ и снялъ съ шеи верблюда берданку и положилъ около себя, хотя, собственно говоря, не желалъ и не думалъ сражаться. Четверымъ, даже отлично вооруженнымъ, трудно было справиться съ нсколькими десятками хищниковъ, если дло дойдетъ до боя; а я все почему-то надялся, что дло обойдется безъ рзни. Арабовъ-пустыни уже можно было легко различать. Нсколько десятковъ верблюдовъ, на которыхъ чинно возсдали сыны пустыни съ длинными копьями въ рукахъ, ятаганами за поясомъ и ружьями на плечахъ, шли прямо на насъ; впереди каравана халъ шейхъ въ зеленой чалм {Зеленая чалма составляетъ признакъ мусульманина хаджи, побывавшаго въ Мекк и Медин и принесшаго поклоненіе гробу Магометову.}.
Не прошло и десяти минутъ съ тхъ поръ, какъ я увидалъ шейха, мы были уже окружены со всхъ сторонъ многочисленными арабскими всадниками и цлымъ лсомъ копій внушительной длины. Сердце во мн сильно забилось, когда окинувъ взглядомъ вокругъ, я замтилъ, что мы находимся въ центр круга, составленнаго дикими сынами пустыни, лица которыхъ не внушали никакой симпатіи. Теперь только я понялъ, что между арабами пустыни, виднными нами недавно, и этими существуетъ огромная разница, и что мы отъ этихъ не отдлаемся такъ легко. Невольно я вздрогнулъ при мысли о возможности и даже необходимости боя, потому что заплатить мн за проздъ было нечмъ, а намреніе арабовъ было очень ясно. Увидавъ, что мои арабы вынули ятаганы, я взвелъ курокъ Вессоновскаго револьвера, все еще не имя ни малйшаго желанія вступать въ неравный бой, исходъ котораго намъ легко было предвидть. Шейхъ, увидавъ нашу видимую готовность сопротивляться, махнулъ рукой и заговорилъ словами привтствія, прикладывая руку во лбу и груди и приглашая насъ переговориться.
Юза, великій дипломатъ, отвчалъ ему тмъ же и съ моего согласія подъхалъ ближе къ шейху, сопровождая вс свои движенія пріемами утонченной арабской вжливости, на которые можно было посмяться, если бы мы не находились въ такомъ ужасномъ положеніи. Долго говорилъ Юза, разнообразя свои переговоры то энергическими жестами, то изысканными пріемами, но шейхъ упорно стоялъ на своемъ. Предводитель арабовъ пустыни требовалъ съ насъ за свободный проздъ черезъ его владніе всего 20 золотыхъ, угрожая въ противномъ случа задержать насъ. Юза представлялъ ему вс резоны, что идетъ московскій паша, что нельзя безпокоить благороднаго эффенди, который не любитъ шутить, но все это было напрасно; дипломатія его не помогала; опасность нашего положенія увеличивалась. Я уже представлялъ себ перспективу плна у арабовъ пустыни со всми ужасами его или смерти въ бою съ ними за свободу; другихъ выходовъ не предвидлось, потому что нельзя было разсчитывать ни на мягкосердечіе корыстолюбиваго шейха, ни на успхъ прорыва силою черезъ кольцо арабскихъ воиновъ. Я уже началъ Юз диктовать ультиматумъ, которымъ объявлялъ шейху, что, не имя требуемыхъ денегъ за уплату прозда, мы будемъ или прорываться силою, или оставаться на мст, пока не придутъ въ намъ на помощь изъ Акабы (послднее, разумется, было выдумкою съ цлью острастки арабамъ), какъ смлый Рашидъ спасъ насъ всхъ изъ отчаяннаго положенія энергическимъ поворотомъ дла.