У ворот дома в это самое время парковался «Майбах Ландо». Черный. С брезентовым верхом над задним сидением. Такие делают на заказ, и это даже круче отцовского. Старик тоже был по майбахам, но только ездил на одном и том же уже лет восемь. И модель была явно подешевле. Да сколько их вообще в стране, таких машин? С десяток хоть наберется?
Конкретно эта принадлежала Станиславу Штофелю. Нет, Мирош даже толком не знал, как его зовут. Но ярко-красные розы в зале литературного музея отпечатались в памяти столь резкими красками и контурами, будто это было вчера. Он приехал. Приехал за его собственной Зориной. «Потом» все-таки наступило.
И найдется ли им с Полиной место в этом проклятом «потом», ответить себе Мирош не мог.
Стоял по другую сторону улицы, не успев перейти дорогу. И смотрел, как из Майбаха выбирается высокий мужчина — старше их с Полькой, вальяжный, ухоженный. И, несомненно, совсем иного круга, чем наследница маленького пансионата в Затоке. Таких мужиков Иван с самого детства навидался. Они постоянно тусили в доме, при отце, в рабочих кабинетах и на вечеринках. И тогда, и сейчас. Только раньше были старше и с завидным брюшком. А теперь, с ходом времени, со сменой поколений, рассекали на своих дорогих тачках молодые, «прогрессивные», знавшие другое качество жизни. Вот только коснулся ли прогресс принципов ведения крупного бизнеса — как и моральной его составляющей — большой вопрос.
Мирош усмехнулся. Стоял под липой, глядя прямо перед собой. И дурел от желания вмазать по холеной роже и расколошматить проклятый автомобиль. Сравнение с собой было нелестным. «Королла» за восемнадцать штук — то, что он мог позволить себе сам, из дедова наследства, гитара, пара песен и друг Фурса — все его достояние. И еще, конечно, звезды, море, рапана в бардачке машины.
Какое там рассчитывать на «потом»?
Он так и замер, едва удерживая разбушевавшегося Лорку, который лаял и тащил его вперед, через дорогу. На этот лай Штофель и обернулся, уже подходя к воротам. На краткое мгновение в его взгляде вспыхнуло узнавание.
С тем и звонил — третьим звонком, определяющим дальнейшее существование, в дом Зориных. На этот звонок спустя целую вечность для обоих мужчин вышла Полина. Широко распахнула калитку и замерла, не сводя удивленных глаз со Стаса.
— П… привет, — проговорила она негромко.
— Здравствуй, — прозвучало в ответ — напряженно и точно так же тихо. — Вернулся.
— Все нормально? Ты быстро… быстрее…
— Не делай вид, что не догадываешься почему, — Стас обернулся за спину, туда, где все еще стоял Мирош, сжав в кулаке поводок. Потом вернул взгляд Полине. — Пустишь?
— Да, прости, — Полина отошла в сторону и тоже заметила Ивана. Сердце затрепыхалось в самом горле, его выдали вспыхнувшие щеки и голос, когда она пробормотала: — Проходи, конечно.
От внимания Штофеля реакция Зориной не укрылась. Чувствуя, как закипает, он поморщился и вошел в калитку. И от нее протопал прямиком к дому, в По́лину комнату. Татьяна Витальевна и тетя Галя с утра прогарцевали в пансионат. В комнатах, в отличие от шумной улицы, царила тишина и полумрак за занавешенными окнами.
— Как ты тут? — спросил Стас, не глядя на Полину.
— Обыкновенно, — она пожала плечами и встала у окна, опершись на подоконник.
— Мне кажется, что не очень обыкновенно. Про фестиваль расскажешь?
— А что рассказывать? Открылся, закрылся.
— И это все?
— Все, — она снова пожала плечами.
Стас поморщился. Приставил к переносице указательный и большой пальцы. Помассировал ими кожу у глаз, как человек, который не выспался. Он и правда едва ли высыпался — смена часовых поясов, перелет, душ, дорога в поселок. Штофель чувствовал себя роботом и идиотом. И не знал, что и зачем сейчас делает. Такое поведение было ему не свойственно. Такое поведение его самого удивляло. Сорваться с работы, из другой страны, сорвать все планы и весь свой распорядок, чтобы оказаться у ворот дома в какой-то грязной Затоке? Дичь. Все — дичь.
Но, тем не менее, оторвав взгляд от пола, он медленно и устало поинтересовался у нее, будто интересовался у самого себя:
— А ты? Не хочешь у меня ничего спросить?
Полина на него не смотрела. Лицо ее было и хмурым, и печальным одновременно. Она долго раздумывала и, наконец, заговорила:
— Нет, не хочу. Сказать хочу, — она подошла к комоду, достала из ящика кольцо и протянула его Стасу, подняв на него глаза. — И вернуть… Все изменилось.
Штофель, как зачарованный, уставился на ее пальцы. Взгляд мрачнел еще сильнее, но он не позволял злости прорваться наружу. Сглотнул и проговорил:
— Я из-за тебя приехал… хотел сказать, что люблю тебя. Не по телефону — в глаза. И что наша… размолвка этого не изменит.
— Так лучше, чем по телефону. Только… я тебя не люблю.
— Разлюбила? За месяц?
— Наверное, и раньше не любила.
Напряженность достигла пика. Глаза его сверкнули. Он перехватил ее ладонь с кольцом, не забирая его, а сжимая запястье, и тяжело выдохнул:
— Не понял.
— А я, кажется, поняла. Если бы я тебя любила, я поехала бы с тобой, — вздохнула Полина.