На берегу незамерзающего Понта

К «Квадрату» они подъезжали уже в начале восьмого вечера. Бар был в центре — это Лёльку они к черту на рога завозили. Располагался удачно — на Екатерининской, в подвальном помещении и так, что, не зная наверняка, почти невозможно было догадаться, что в старом здании «прячется» одно из лучших заведений города.

В тусклом красном свете, густом и темном, создающем зловещий полумрак, они сдали свои куртки в гардероб. А потом прошли в первый зал, где среди блеклых мерцающих круглых лампочек, свисающих с потолка, то там, то здесь были расставлены квадратные деревянные столики на двоих. Для компаний — у стен диванчики. В самом центре помещения — стоящий на одном своем ребре внутри алой резной клетки-шара располагался гигантский куб из темно-серого стекла, тенями пропускавший сквозь себя силуэты людей и мебели. На его поверхности отблескивал свет. И это определенно производило впечатление странным сочетанием небрежности, гротеска и роскоши.

Музыка играла живая — в углу на небольшом возвышении, иногда переговариваясь между собой, ненавязчиво перебирали клапаны, струны и клавиши участники трио — фортепиано, контрабас и саксофон. Пианист — длинноволосый и худой, как щепка, явно веселился и периодически что-то выкрикивал. И когда из зала отвечали, принимался импровизировать с еще бо́льшим азартом. Остальные не отставали, но заводилой здесь явно был он.

— Этот? — спросил Мирош, махнув на сцену и не видя собственного отражения на стекле куба — он крепко-крепко сжимал в ладони По́лину руку с потрясающе длинными пальцами, которые бесконечно любил.

— Этот, — кивнула она. — Познакомить?

— Подожди, давай послушаем, — пробормотал Иван, повернув к ней голову. — Он, вроде, ничего.

— Он-то? — улыбнулась Полина. — Он — очень ничего.

— Пойдем.

Мирош потащил ее к одному из столиков в отдалении от сцены, за кубом. Ему ужасно не хотелось, чтобы сейчас пианист узнал Зорину и перестал играть. И в то же самое время происходящее здесь и в этот момент нравилось ему бесконечно. Через несколько минут перед ними материализовался легкий коктейль для Полины и чашка кофе для него самого. Он неспешно пил его и так и не выпускал ее пальцев из своих. Музыка лилась между столиками и превращалась из медленной и чуточку грустной в зажигательный джаз. И это тоже ему нравилось. В особенности тем, что он почти забывал, зачем пришел сюда. «Квадрат» поглотил.

— Давай на Новый год рванем куда-нибудь, где много снега, — задвигались его губы, растягиваясь в длинную улыбку. Он и сам понимал, что сейчас невпопад. Но для чего-то спешил заполнить ниши будущего, будто тем самым приближал его из страха, что оно никогда не настанет.

— Может, лучше под пальмы? — улыбнулась в ответ Полина.

— Ты хочешь пальмы?

— Честно?

— Честно.

— Хочу пижаму и тебя.

Он склонил голову набок. Поднес ее пальцы к губам, касаясь ими кожи. И с наслаждением втянул тонкий запах духов, шедший от ее запястья.

— Конфеты из «Шоколадницы» или пряничный домик?

— Огурец соленый! — Полька подозрительно посмотрела на Мироша. — Тебе зачем?

— А я рисую. Нас с тобой. Нельзя, что ли?

— Можно. И что ты себе рисуешь?

— В данный момент есть твоя пижама, кровать с шуршащими простынями и огромное окно. Не знаю, что за ним. Ты знаешь?

— А это важно? — и тут же прикусила язык. Важно… Еще как важно. Ей важно одно, ему другое. Ивану нужен клавишник, поэтому они сидят здесь, в месте, где Полька не то, чтобы чувствовала себя неуютно. Но сама бы она сюда никогда не пришла. Неинтересно, мрачно… навязчиво. А она любила свет. Здесь же словно затягивало в пустоту и безысходность. И удерживал только голос Ивана. Он важен, а ей важно быть с ним.

— У нас еще два с лишним месяца, — Мирош сделал очередной глоток и отодвинул чашку, — и наверняка к тому времени работы образуется под завязку. А я придумываю то, чего, наверное, не будет.

— Что-нибудь обязательно будет, — улыбнулась Полина. — Даже если всего лишь мой двор за нашим окном.

— Елку я постараюсь поставить до того, как меня угонят в гастрольное рабство. Например, на следующей неделе, м-м-м? — Иван мотнул головой и посмотрел куда-то сквозь тускло просвечивающийся куб. — Твой Тарас мне уже нравится. Под него здорово рисовать.

— Э-э-э! — возмутилась она. — Я про елку вообще ничего не говорила!

— А я ее сам домалевал. Должно же быть что-то мое.

— А я не согласна менять тебя на елку!

— Тогда поедешь со мной? И мы точно не будем знать, что за окном, что в холодильнике и какого цвета у нас шары. Но кровать, пижама и я — у тебя будут.

— Обещаю, что мешать не стану, — Полька уткнулась носом ему в шею и оттуда глухо пробормотала: — А шары повесим золотые, блестящие, чтобы от искр — жмуриться.

— Елка живая или искусственная? — он прикрыл глаза и прижался щекой к ее макушке.

— Нечто среднее, — хмыкнула Полина. — Деревянная.

— В смысле? Настоящая?