На берегу незамерзающего Понта

Иван снова забрал у нее свою руку и направился к бару.

Несколько мгновений назад он мог летать. А сейчас на ногах были гири. Так всегда прибивает к земле тех, кто забывает о том, как по ней ходить.

Кто-то и правда снимал на мобильный, с ближнего к стойке столика. Проходя мимо, он выдрал из рук горе-репортера телефон и прервал запись. Мила все еще не видела сына, продолжая склоку. Юрик же пошел пятнами, едва его заметил.

— Вы на такси? — хмуро спросил Иван, едва приблизился.

— Иван Дмитрич, — заблеял Юра. — Вот, опять от охраны…

— Ива-а-ан! — протянула мать, теперь доставая сигареты и демонстрируя, что никуда не собирается уходить. И отпечаток размазанной под нижней губой помады выглядел вызывающе и мерзко. — Какими судьбами? А мы вот повеселиться решили, да, Юр?

— Лучше же, чтоб со мной, чем одна, — продолжал увещевать бывший шофер.

— Сдерживающий, бл*ть, фактор, — процедил Мирош. Посмотрел на бармена: — Она все отдала? Ничего не должна?

— Он мне должен! Доливать, когда требую, а он не хочет! — пожаловалась Мила.

— Заткнись! Так все?

— Я не считал, — мятые банкноты так и валялись рассыпанными по стойке и полу.

— Ну так пересчитай! Гордый, тварь, да?! — заорала Мила и швырнула на пол стакан, разбрасывая янтарные капли вокруг себя. Он разлетелся в осколки под ногами. Лужица и куски стекла. Крупные и крошка.

Это определило границу сдержанности. В следующую секунду ему было уже плевать на все, на всех, на то, что видят, на то, что снимают, на то, что совсем рядом Полина — смотрит и все понимает. Он просто сгреб мать в охапку и поволок к выходу, рыкнув на ходу шоферу: «Заплати за все, понял?»

Она брыкалась, верещала, пьяно заплетающимся языком выкрикивала ругательства. И единственное, чего ему хотелось, — чтобы ее никогда-никогда-никогда не было на свете. И его тоже не было.

В этот самый момент отмерла и Полина. Вернулась к столику, сгребла вещи и поймала первого попавшегося официанта. Расплатившись, быстро прошла через зал, забрала куртки — свою и Ивана, на ходу оделась и выскочила за дверь. Она увидела Мироша на стоянке такси, среди машин женщина все еще продолжала кричать. Теперь они стали зрелищем для таксистов и прохожих. Полина подошла к ним и молча сунула Ивану куртку. Чтобы услышать не от него — от его матери едкое:

— А это у нас кто такой хорошенький? Познакомишь, а? Сы-нок.

— Садись в машину, — рявкнул Иван, одеваясь.

— Ну почему-у-у? — протянула Мила. — Или зазорно мать со шлюхами знакомить? Твой отец ее физиономию, пожалуй, оценил бы. В его вкусе девка!

Она оценивающе прошлась взглядом по Зориной — от макушки до носков ботинок. И рассмеялась:

— Ну да, точно, блонда при формах! Что, детка? Думаешь, отхватила жирный кусок? Выигрышный лотерейный билет вытащила? А хрена! Тебе не обломится! Не женятся они на таких, ясно? Пользуют, но женятся исключительно по расчету!

— Заткнись, — теперь уже орал Мирош. — Хватит, садись в машину!

Полина по-прежнему молча переводила взгляд с Ивана на женщину, оказавшуюся его матерью. Зацепившись сознанием за «отхваченный жирный кусок», отчаянно пыталась понять, что это значит. Что может значить лотерея и расчет. Какой расчет? При этом успев удивиться, что мозг продолжает разумно управлять ее телом — она протягивала Ивану его карточку.

Автоматически — иначе не назовешь — он перехватил кусок пластика и сунул его в карман.

— Такси вызовешь? Я тебя наберу потом, — из затягивающей воронки потусторонности прозвучал его голос.

— Наберу и вы*бу! — невменяемо хохотнула Мила. В следующую секунду он распахивал дверцу автомобиля и запихивал ее внутрь.

— Садись, я сказал! Садись, а не то отцу скажу, слышишь? Скажу отцу!

— Ну скажи, скажи, ублюдок! Скажи! И про шалаву свою скажи, ему понравится! Если б не ты! Господи, если бы только тебя не было, все было бы по-другому, понял? Ненавижу тебя! Ненавижу, слышишь! Ненавижу!

Последнее она ревела уже из машины, захлебываясь слезами. Иван изо всех сил вцепился в железо авто, пытаясь удержать себя на краю пропасти, после которой следовала чернота — ему хотелось закрыть ей рот. Навсегда закрыть. И не различать раздающийся набатом в голове ее голос.

— Не надо, — словно услышав его мысли, сказала Полина.

Он вздрогнул в ответ на ее слова. Взглядом полоснул по ее лицу. Обжег болью, сплошным потоком льющейся из зелени глаз. И выпалил:

— Я не хотел…

Полина кивнула, чувствуя сама всю его боль и зная, что сейчас, здесь она — лишняя.

— Я знаю. Я пойду. Ты позвони, ладно?

— Ладно, — кажется, он и сам не понимал, что говорит. Коснулся ладонью ее плеча. И нырнул в машину — в воронку своего вязкого и густого темного мира, забиравшего его, вырвавшегося на мгновение, назад, себе.

Она подождала, пока такси с Мирошем и его матерью отъедет со стоянки, проследила за его огнями, очень скоро растворившимися среди множества таких же, и сама села в следующую машину. Пока ехала, поднималась в квартиру, раздевалась, принимала душ — думала, думала, думала… безостановочно думала о сегодняшнем вечере. О том, что случилось, что услышала, и о том, чего не услышала.