На берегу Тьмы

Катерина сидела рядом, до свадьбы готовить было нельзя, а Дуська тупым ножом скоблила на столе длинные скользкие поросячьи кишки, выделяя их коричневато-зеленоватое содержимое в ведро. Поросенка нарочно не кормили до забоя день, а то и несколько, чтобы мясо не пропахло. Сейчас предстояло действовать аккуратно, чтобы не порвать тонкие кишки, иначе приходилось отрезать продырявленный участок, а колбаса потом могла получиться слишком короткой. Затем эти уже готовые, розоватые полупрозрачные ленточки нужно было долго полоскать в корыте в студеной колодезной воде.

Федор принес тонкую лозу, на которую мать неспешно стала натягивать, как чулок, кишки и запихивать начинку – мясо и сало, еще с вечера накрошенные, посоленные и оставленные в сенях, чтоб застыли.

Катерина долго собиралась завести разговор, все выбирала подходящий момент и, когда отец вышел в сени покурить, наконец решилась:

– Мам, а что как счастья мне с ним не будет?

Мать раздраженно покачала головой:

– Да какое счастье твое женское? Замуж выйти, детей нарожать – вот тебе и счастье.

Дуська, и так не слишком любившая разговоры по душам, не хотела продолжать, но Катерина, помявшись, решила спросить о главном, что так тревожило ее в последнее время:

– А муж как же?

– А что муж? Нелегкая доля у меня – сама знаешь, я терпела от мужа, мать моя терпела, и ты терпеть будешь. Бабья долюшка наша такая.

– Александр не такой, как папка, он образованный, – удивилась Катерина.

– Поживешь с мое – увидишь, такой или не такой, – резко оборвала ее Дуська. – Все одинаковые. А мы терпеть должны.

Катерина удивилась: неужели это и есть вековая мудрость, тот секрет, который передается женщинами из поколения в поколение? Не может такого быть! Неужели и она, как все, как ее мать, непременно должна стать несчастливой?

– А что, как не захочу терпеть?

Мать зло махнула рукой:

– Да куды ты денисси? Дети пойдут. Не до рассуждений тебе станет, Катька, – будешь думать, как бы лучче мужа покормить, детей. Чтоб муж сытый и довольный ходил и дети ладные. Ну, и родителей старых своих не забывай, – всхлипнула мать, размягчилась, подобрела. – И сразу тебе говорю, – спохватилась она, – ко мне, чуть что, не приходи – тут и так ртов много! И для семьи срам!

Катерина замолчала. Сестра отца, Антонина, божатка[37], что жила в соседней деревне, однажды отправила детей к бабке Марфе и в тот же вечер зарубила топором своего пившего и бившего ее мужа. А потом сожгла дом и себя вместе с ним. Об этом в семье никогда не говорили, а соседские бабы осуждали – ну что, не могла, как все, потерпеть? Не иначе как помешалась Антонина.

Еще до того случая многие говорили, что Катерина на свою крестную характером похожа. «Глупости, – думала потом Катерина, – я не помешанная. А мужа моего любить стану, и он меня». Жалела тетку – ходила к ней на могилу недалеко от деревенского погоста – отпевать ее батюшка не стал и хоронить со всеми не разрешил. Очень правила соблюдал, хотя сам с прихожанкой своей сожительствовал.

Катерина маялась. Настал главный день ее жизни, день, к которому мать начала готовить еще с детства. Именно сегодня жизнь должна была перемениться – из отцовского дома она навсегда перейдет в дом мужа. Но не только это тревожило Катерину: все станут смотреть, оценивать – красивая невеста или нет, достойная жениху или нет. А она точно знала, что нет – не достойная… Куда там? Безграмотная крестьянка без кола и двора и купец… От волнения тошнота подобралась совсем близко. «А вдруг меня в церкви начнет тошнить? Вся деревня вовек не забудет, да и вся волость. Да еще скажут, что беременная». Мысли кружились, цеплялись одна за другую и не давали заснуть до утра.

Но главное, что мучило: вчера во время исповеди так и не смогла признаться отцу Ефрему в чувствах к Николаю, которые она не могла объяснить и которые ее терзали, и теперь этот невысказанный секрет томил ее душу.

Катерина не спала всю ночь. Еще вчера ее водили в баню, снова причитали. А Александр прислал жениховую шкатулку с белоснежной ажурной, как рыболовецкая сеть, фатой, сверкающими обручальными кольцами, стройными венчальными свечами, набором костяных гребенок, булавками и сладкими до головокружения духами. Рано утром Глаша новыми гребнями причесала волосы невесты. Пришла Мотя, снарядиха, и с причитаниями стала одевать Катерину к венцу.

Катерину нарядили в глазетовое белое платье, заказанное Александром в Старице, в подол воткнули булавки от сглаза, на голову Катерине надели фату, украшенную красными бумажными цветами. Приготовили пушистую беличью шубку, которая должна была оберегать от сглаза, когда невеста поедет в церковь.

Дуська, прослезившись, благословила Катерину и не поскупилась – отдала небольшую ладанку своей матери: носила как оберег со дня своей свадьбы с Федором.