На берегу Тьмы

– Новый военный и морской министр – Гучков. И мы теперь в лазарете тоже должны… – Петр Петрович выразительно посмотрел на Николая, – ради спокойствия наших близких…

– Да-да, к-конечно, – задумчиво пробормотал Николай.

«Боже мой, – думал Николай, когда Петр Петрович и Вера оставили его одного в палате, – ведь никто и предположить не мог, что может разразиться такая катастрофа! И последствия ее будут огромны, да, огромны! Вероятно, никто даже вообразить себе сейчас не может исхода случившегося! Война будет проиграна – это очевидно. Но что дальше? Нас захватит Германия? Надо придумать, как спасти детей и Катерину».

Через несколько дней Николая в повозке перевезли в усадьбу. Ехать было всего ничего, но мартовский снег на дорогах уже растаял – повсюду царили бездорожье, слякоть и грязь, которые с трудом преодолевал Ермолай, – ему несколько раз приходилось вылезать и, матерясь, толкать повозку руками.

Навещая Николая в лазарете, Катерина вспомнила, как именно здесь впервые увидела кино – для раненых воинов как-то привезли передвижной кинематограф. Фильм «Песнь торжествующей любви». Назвали режиссера – Евгений Бауэр. Катерине вдруг почудилось тогда, что, кроме войны, бесконечных мыслей о муже, о фронте, забот о детях и хозяйстве, существовала какая-то другая жизнь. И жизнь эта могла быть прекрасной, несмотря на то, что происходило вокруг в разрушающемся, распадающемся на куски, мире. Катерина тогда словно впала в счастливое забытье, находясь в ожидании лучшего. Она пребывала в уверенности, что война вот-вот закончится и Александр, живой и невредимый, вернется домой к ней и к подрастающему Саше.

Добравшись наконец до усадьбы, Ермолай довел Николая до спальни. Катерина сейчас же принесла склянку с приготовленным раствором карболовой кислоты и бинты, чтобы промыть раны.

Николай жестом остановил ее:

– Я с-сам все сделаю!

– Ну же, Николай Иванович!

– Оставь все и иди. Не обижайся – г-голова болит.

– Послать за доктором?

– Н-не надо, само пройдет.

– Позвольте же мне. – Катерина разложила бинты и села рядом на кровать.

– Если тебе не п-противно, – Николай отвернулся.

– Мне? Нисколько! Мне даже приятно за вами ухаживать. – Катерина приподняла край одеяла, открыла ногу Николая, сняла повязку, стала обрабатывать раны антисептиком и смазывать их ихтиоловой мазью. – Раны совсем не гноятся. Скоро, наверное, вам можно будет ходить.

– Ты х-хотела сказать, «х-хромать».

– Ну полно вам, Николай Иванович. Петр Петрович говорит, что и на лошади ездить будете, и на охоту ходить. Все наладится – дайте срок.

– Что слышно на селе?

– Говорят, солдаты кое-какие стали возвращаться с войны, – потупила глаза Катерина.

– Ждешь, что и Александр вернется?

– Жду, как не ждать? Что еще мне остается?

– Даст Бог – вернется.

– Каждый день молюсь, чтоб вернулся.

– А если не вернется, Катя?

– Все равно ждать буду, до самой моей смерти! – гневно вспыхнула Катерина и выбежала из комнаты.

«Счастливчик…» – прошептал Николай.

Был конец апреля. После Светлой седмицы холода закончились, уступив место настоящей весне и хорошей солнечной погоде: трава изо всех сил пробивалась сквозь пожухлую прошлогоднюю листву, которую с осени никто не убрал, птицы, как год назад и сто лет назад, очумелые и счастливые, летали туда-сюда, торопясь выстроить свои гнезда. Казалось, что все разговоры про революцию – страшный сон, которому не суждено было сбыться. Жизнь как будто снова шла своим чередом. Николай поправлялся, меньше хромал и почти перестал заикаться. «Может, революция останется в городе и до нас, деревенских, не дойдет», – думала Катерина.

Катерина вешала белье: отжимала натруженными, покрасневшими руками, несколько раз резко встряхивала и наконец вешала на веревку. Вдруг она почувствовала чей-то тяжелый взгляд и обернулась – прислонившись к дереву, на нее исподлобья смотрел Митрий. Красивый, видный, он, зажав винтовку под мышкой, неторопливо скручивал цигарку, тихо насвистывая себе под нос.

– Ну что, ты теперь солдатская вдова? – сказал он вместо приветствия, будто они лучшие друзья и виделись только вчера.

– Я не вдова – жив мой муж! – со злостью вскинулась Катерина.

– Да? А я слыхал, что пропал он и не пишет тебе с начала войны. А может, демобилизовался себе спокойно в своем Новгороде и с другой кралей живет-поживает, добра наживает? – Митрий захохотал и сплюнул на землю.

– Откуда ты взялся здесь? – Катерина не хотела показать, что его слова задели за живое. Нет, не боялась, что Александр в Новгороде, она опасалась, что его нет в живых, поэтому нет вестей. Эта мысль парализовала, не давала дышать, но она не хотела, чтобы этот ненавистный человек заметил ее волнение.

– Политических отпускали, и я вместе с ними. Я тоже политический, – подмигнул Митрий и важно помахал удостоверением.

– Некогда мне тут с тобой. – Катерина вытерла мокрые руки об фартук и засобиралась уходить.

Митрий перегородил ей дорогу и заговорил сбивчиво, вполголоса:

– Баб сколько хочешь, и силою, и ласкою, а настоящей что-то не видать.

– Мне-то что до того? – все еще хотела вывернуться Катерина, но Митрий не отступал.