На ближневосточных перекрестках

…Дробный перезвон молотков слышится издалека. На неширокой улице, затянутой в жаркое время рваными и прокопченными полотнищами, около порога своих лавок сидят медники, жестянщики и кузнецы. И так на протяжении двухсот с лишним метров! Одни из них расправляют большие листы оцинкованного железа, с тем чтобы сделать из него большой бак для воды, другие большими ножницами, прикрепленными к тяжелой колоде, режут по только им видимой черте полосы жести для изготовления большого таза для стирки — ташит, а кто-то стрижет четырехгранную проволоку, затачивает концы, и получаются шампуры для приготовления шашлыка.

Под закопченными полотнищами крепко пахнет гарью. В лучах солнца, проникающих через рваные полотнища, зеленоватыми струйками вьется дымок. Солнечные зайчики танцуют на полированных боках уже готовых медных казанов и кастрюль, (джудрия), на огромных тарелках для риса (сыния) и пузатых самоварах.

Сук ас-сафафир, или рынок медников, где я нахожусь, называют иногда Баб аль-Ага. Раньше здесь в многочисленных подвалах вместе с медниками работали пекари, и сюда за теплым, румяным, пышным хлебом приезжали со всех концов города. С тех далеких времен выражение «хлеб из Баб аль-Ага» стало синонимом хлеба высшего качества. Если вы хотите сделать комплимент своему знакомому, предлагающему вам угощение, скажите ему, что все его кушанья хороши и вкусны, как хлеб из Баб аль-Ага.

Ремесленники на сук ас-сафафир работают обычно семьями. Десятилетние мальчишки и бородатые отцы семейств, перемазанные сажей, сидят по-турецки перед открытыми дверьми своих лавок, осторожно отбивают на поставленных меж согнутых ног наковальнях кувшины с широким кружевным сливом — дулека, кофейники — далля — с большим носиком, начинающимся прямо от донышка, припаивают ручки к кувшинам для воды — бугма, в которых иракские женщины носят воду от источников к дому, мастерят небольшие медные кувшинчики — ибрик и тазики — ляган, употребляемые для мытья рук перед едой.

Багдадские медники и жестянщики занимают несколько лавок. Здесь можно купить все — от дореволюционного тульского самовара до современной кастрюли-скороварки, сделанной во Франции. Тут же продают огромные баки для воды, устанавливаемые на крышах домов, медные и жестяные тазы для стирки белья, гвозди, проволоку, замки, дверные ручки, петли.

Иностранные туристы охотно приобретают изделия багдадских медников в качестве сувениров. Успехом у них пользуются далля и медные тарелочки, кофейники и «лампы, Аладина». В антикварных лавках можно купить старые кинжалы, турецкие пистолеты, персидские ковры и предметы национальной одежды. Я зашел в одну из, таких лавок. Ее хозяин хаджи Хусейн — старый богатый багдадец, седобородый, с морщинистым загорелым лицом доброго джинна из сказок «Тысячи и одной ночи».

— Алла биль хир, — говорит он, когда я сажусь на стул в его. лавке, устроенной в подвале старого дома.

— Алла биль хир, — отвечаю я, привстав со стула.

Эту форму приветствия можно перевести как любезную просьбу к Аллаху сделать ваше сидение приятным. Первыми произносят ее те, кто уже сидит на стульях или топчанах. Вновь вошедший и севший на стул, услышав это приветствие, — чуть привстав, повторяет его каждому.

С хаджи Хусейном я знаком давно. Он сидел в своей лавке, лениво перебирая четки и время от времени пригубляя из стаканчика чай. Горячий сухой воздух, смешанный с запахами окалины и углекислого газа, стоял в Баб аль-Ага, а в полуподвальном помещении было прохладно и немного пахло пылью и сыростью. Хозяин сидел на деревянном стульчике, и на его лице с большим и гладким пятном пендинки на щеке было разлито блаженство. Пендинская язва, распространенная и у нас в Средней Азии, встречается преимущественно в Багдаде, и поэтому ее называют «ухт аль-багдадия». Пендинкой обычно заболевают в детстве и, переболев, получают стойкий иммунитет на всю жизнь. У редкого багдадца нет на лице шрама от этой язвы.

В первый раз я купил у хаджи Хусейна иракский кривой кинжал с костяной рукояткой в ножнах, затянутый темной кожей, с тисненым орнаментом. Хаджи Хусейн считается специалистом по части оружия и может долго рассказывать о том, как он достал тот или иной кинжал, пересыпая свою речь поговорками, изречениями и народными выражениями.

— Что нового приготовил для меня хаджи Хусейн? — спрашиваю я.

Он молча встает со стульчика и, спустившись по крутой лесенке еще глубже, во второй подвал, где у него свалены ждущие ремонта кувшины и турецкие пищали, выносит инкрустированную перламутром шкатулку и царственным жестом выбрасывает из нее на неглубокое чеканное блюдо десятка два-три потемневших серебряных монет.

— Динары Харуна Рашида!

Беру в руки тонкие серебряные монеты, на которых с трудом можно разобрать слова по краю: «Выбито в городе мира в 179 году хиджры» и в центре: «Рашид».