На боевых рубежах

На исходе декабрь 1944 года, а мы по-прежнему в том же военном городке, в Дембицком лесу. Подготовка к наступлению продолжается. В районе Баранув закончили строительство высоководного моста через Вислу.

Баранувский мост — первый такой на нашем фронте — исключительно сложное и дорогостоящее сооружение. Достаточно сказать, что пролет над фарватером реки перекрыт металлической фермой и равен 52 метрам. Этот мост начиная с прошлой недели прикрывают восемьдесят зенитных стволов, а химиками организована служба задымления.

По мосту и переправам войска идут на Сандомирский плацдарм.

Всюду ощущается большой подъем перед большими боевыми делами.

Только что звонил Николай Федорович Слюнин. Голос у него такой возбужденный, радостный.

— Поедем со мной в Тарнобжег, ночью войска на плацдарм переправлять будем...

«Оппель-капитан» Слюнина, побуксовав немного во дворе штаба, быстро набрал скорость и вырвался на расчищенное от снега асфальтовое шоссе.

Зимний день короток, а нам хочется, чтобы он был еще короче. Чем больше будет темного времени, тем скорее в безопасности переправятся на плацдарм ударные силы.

Уже третьи сутки полковник Слюнин, подполковник Панков и я «дежурим» на дорогах, ведущих к переправе у Тарнобжега. Работа эта тяжелая, ответственная. И хотя все дороги нами заранее пронумерованы, маршруты указаны, соединения часто нарушают наше расписание. В жизни все сложнее, чем на бумаге.

Едва начинает темнеть и немецкие самолеты исчезают за горизонтом, все леса оживают: по дорожкам, просекам, вдоль опушек ползут танки, самоходки, артиллерия. Когда делается совсем темно, они вытягиваются в длинные колонны и с потушенными фарами начинают свое мощное и шумное движение к переправе.

В полночь, всегда в одно и то же время, прилетает гитлеровский разведчик. Он вешает сразу несколько «люстр», а затем все кружит, кружит.

— Фотографирует, дьявол, — возмущается Панков. — Чего доброго, может еще и обнаружить всю эту нашу затею. 

— Но переброска «войск и техники» идет и на левом фланге, — смеясь, говорит полковник, — пусть немцы разберутся раньше, где правда, а где ложь.

Мы подъезжаем к виадуку (путепроводу), построенному на перекрестке нескольких дорог, в километре — двух от переправы. Когда его проектировали, думали, что поверху пойдут танки, а внизу — машины. Оказалось, что расчет был неверен: танкисты не стали рисковать — в темную ночь переправляться по узкой эстакаде, а пошли внизу, по земле, рядом с пустующим виадуком.

— Издержки производства, — с ухмылкой говорит Панков, глядя на это зрелище. — Практика всегда и всюду лучший судья нашим идеям и помыслам.

На рассвете, когда мы возвращаемся домой, начальник штаба, как бы отвечая Панкову, делится своими мыслями о роли инженерного обеспечения боевых операций.

— Опыт переброски войск в современных условиях — дело сложное и мало изученное, — говорит он. — Очень важна комендантская служба, состояние дорог, переправ. Все это надо будет потом написать в новых наставлениях. Ошибки не должны повторяться.

— По-моему, в инженерном ведомстве крупных ошибок что-то не заметно, — поддерживаю я разговор. — Вот только, помню, до войны мы зря забросили и законсервировали старые укрепленные районы.

Усталое лицо Николая Федоровича неожиданно меняется. В глазах мелькнул огонек.

— Мы возвращаемся к ранее начатому разговору, — замечает полковник. — К началу войны на пограничные фортификационные работы были выведены все наши саперные части и вся их техника. Разве это правильно? Эта техника, доставшаяся нам с таким большим трудом, оказалась у гитлеровцев в первые же дни их вероломного нападения. И, наконец, разве вы считаете нормальным то, что мы до войны не имели своей военно-инженерной промышленности, своих заводов, которые бы производили для нас табельные средства и машины? До сих пор еще мы с вами кустарничаем и, понятно, отстаем от технической вооруженности других родов войск. 

Машина резко тормозит. Шлагбаум. КП. Пока шофер бежит к будке, на ходу переругиваясь с девушкой, требующей пропуск, я бужу Панкова.

— Приехали? — спрашивает он, почему-то не веря.

— Да, да, — отвечает ему полковник. — Может быть, сюда в последний раз...

Въезжаем во двор. Меня встречает улыбающийся ординарец.

— Какой-то генерал приехал. К вам зашел. Дожидается.

— А как звать его?

— Не знаю.

— Из себя какой?

— Высокий такой.

Своим рассказом солдат заинтриговал меня, и я поднимаюсь к себе на второй этаж быстрее обычного.

— Тимофеич! — кричу я, бросаясь в объятия генерала Михаила Николаевича Тимофеева. — Вы не обижаетесь, что я так называю вас по старой памяти?

— Почему «вы», а не «ты»? — спрашивает, обидевшись, генерал. — Нет уж, давай по-дружески, как тогда, в Каменец-Подольске.

— Ну, куда же ваша шестая армия вышла? За Сандомиром?

— Выходит, что так.

— И что же вы там будете делать?

Генерал усмехается.