На большой реке

Но управление стрелою крана было все же утрачено. Тормоза отказали. Заклинило. А на гигантской решетчатой стреле высоко-высоко повисли застропленные бревна. Издали они — как щепотка спичек в руке. Но ахни одна такая «спичка» с этакой выси о любой из понтонов, и вот — пробоина, или же в щепки разворотит надпалубные надстройки.

Асхат Пылаев кричит, чтобы оттянули кран. И ложкаревцы на своих «долбленках», гребя изо всех сил, влекут баржу крана на открытое водное пространство. Но яростный ветер и волны снова гонят кран в сторону сцепов.

Гена Ложкарев, задрав голову, одно лишь мгновение стоит раздумывая. Решение принято.

— Расстропить! — слышится его звонкий голос. Легко сказать «расстропить!». Это же не ниткой, в самом деле, опутанные спички!

Но уже услышана его команда. И лучший из монтажников-верхолазов Саша Бурунов, ленинградский комсомолец, прибывший на эти берега по путевке ЦК ВЛКСМ, кинулся к наклонно вздыбленной стреле и вот уже взметнул свое ловкое тело, словно на параллельных брусьях работая. И стал быстро и цепко карабкаться. У него совсем юное, обветренное, скуластое, румяное лицо, ясные глаза и застенчивость девушки. Он в серой робе с наплечниками. Кепку он снял и отдал товарищу.

Все затаили дыхание. Смотрят.

И вот он уже спускается по стальному тросу на связку застропленных бревен. Какой он маленький отсюда!

Что-то делает — споро и быстро — над тросами. В одной руке у него какой-то короткий стальной штырь, в другой — молоток.

— Вира! — во весь голос кричит он сверху.

Стремительно вскарабкивается по тросу вверх и, обхватив его, застывает, глядя вниз. А из связки застропленных бревен вдруг выскальзывает одно — летит в воду, его догоняет другое, третье...

Одно за другим бухаются они в воду; прорвав ее, надолго исчезают в пучине, и вот их нет, нет, как все равно человека, прыгнувшего с вышки, и вдруг выныривают, высоко выпрыгивают оттуда «по пояс». И уж только потом плашмя снова шлепаются на воду.

Стальные опустевшие стропы раскачиваются высоко на полотнище неба.

Ложкаревцы на своих лодках, вооружась баграми, окружают драгоценную флотилию понтонов — готовятся отводить; отталкивают прочь наплывающие бревна.

Но вот ураган упадает так же внезапно, как низринулся в бухту.

И, как нарочно, в это время очнулся динамик, и голос гэсовского диктора провещал: «Внимание! Ожидается очень крепкий ветер с огромной скоростью — до 16 метров в секунду, близкий к шторму. Немедленно прекращайте работу и закрепляйте краны!

Повторяю...»

Ребята, еще тяжело дышащие, в пару, расхохотались:

— Вот спасибо!

20

На берегу бьет колокол обеденного перерыва.

Едва пообедали, в молодежный барак после диспетчерки заходит Кусищев, «речной адмирал». Гулко здоровается. Присаживается. Закуривает, угощает папиросами.

Завязывается разговор.

— Славный был у вас аврал, — говорит он. — Молодцы!

Ребята молчат.

— Отсюда можете себе представить, что это было бы на Волге! Расшвыряло бы весь наш мост... Хорошо, что есть служба погоды, — говорит он.

— Точно, — отзывается чей-то голос.

И снова молчание.

Матрос комсомолка Зина Нагнибеда несмело подходит к Кусищеву.

— Товарищ Кусищев! — говорит она. — Я к вам.

— Ну, ну, слушаю.

— Товарищ Кусищев, — говорит она чуть не со слезами, — Помогите мне: я у себя, в Челябинске, была уже крановщик. Сколько мне это трудов, муки стоило!

— Ты по путевке?

— Да.

— Так, так... Слушаю.

— А здесь меня отдел кадров левобережного СМУ матросом на понтоны... Я не хотела. А они говорят: если откажешься, будешь считаться как дезертир.

Матрос Зина заплакала.

Хотя и сочувствуя ей, ребята засмеялись:

— Эх ты, нюня, а еще матрос!

Рассмеялся и Кусищев.

Он усадил ее, стал утешать и расспрашивать. Записал фамилию ее обидчиков.

— Черт знает что! — проворчал он. — Это у нас еще не изжито: приезжает парень или девушка — электросварщик, слесарь, нет, на вот тебе — таскай кирпичи или мусор! Ну ничего, матрос Зина, не плачь! Я из них сок выжму. Будешь на кране. Вот тебе рука моя!

Он пожал ей руку и встал. Прошелся вдоль барака, поморщился, увидев просветы на улицу меж досок.

— Да, незавидно живете. Но ничего, ребятки, не долго. А сейчас буквально задыхается строительство.

Он стал говорить о трудностях и о неотложных задачах четвертого квартала.

Комсомольцы слушали его внимательно.

— Товарищ Кусищев, — подал голос Пылаев. — Уж очень нас здесь в забросе держат.

И все подхватили: посыпались жалобы на отсутствие ларька, на редкую смену постельного белья, на то, что нет уборщицы, на то, что отдаленные на восемь километров от города, они в воскресенье должны ходить туда пешком: не выделяют машину, и так далее, и так далее.

Речной адмирал выслушал их мрачно. Молча встал и, приложив руку к козырьку, направился к выходу.

Его остановил Асхат Пылаев.

— Что же вы, товарищ Кусищев, и слова не удостоите?

— Оставьте разводить демагогию! — устало-брюзгливым голосом возразил Кусищев. — Я, кажется, с достаточной ясностью обрисовывал вам положение!..

Асхат как злым лезвием провел по нему взглядом сузившихся глаз.

— Нам — трудности, а себе легкую жизнь устраиваете?!.