На большой реке

— Ты брось мне демагогию разводить! Гостиница нужна. Андриевский здесь ни при чем. С Марьиным согласовано.

— Ну, как же, знаю! Секретаря ЦК ждем! Ковры надо, люстры. Самолеты — в Москву, за убранством! Да что вы, в рассудке помешались, братцы? Не видел он ваших люстр да ковров? Не за этим он едет! «Гостинице, видите ли, — «зеленую улицу»! — это ваш Беленький лозунг выкинул. Лучшие бригады снимает. Дефицитнейшие материалы с кровью вырывает у прорабов... Я думаю, тот, кого вы с такой помпой встречать собрались, — он вам такую «зеленую улицу» покажет, что у вас долго в глазах будет зелено! Правительству эти ваши «потемкинские деревни» не нужны, — закончил Бороздин.

Он дышал полуоткрытым ртом, слегка задыхаясь, и шел вперед, сверкая на кого-то глазами, не глядя на Рощина.

— Все? — угрюмо спросил Рощин.

— Нет, не все! — вскинулся Бороздин. — Еще пару слов хотел тебе о старике сказать.

— О каком старике?

— А какой у тебя всеми делами заворачивает.

— А! — понял Рощин. — Старика этого правительство поставило! Ну, давай, давай!

Бороздина нимало не смутил этот грубо-неприязненный тон.

— Ты его лоботряса знаешь?

— Какого лоботряса?

— А того, что на «мерседесе» носится.

— Ну и что ж? Это их личное дело. И при чем тут марка машины?

— Не марка. А то, что он за это у тебя зарплату получает, нигде не служа! — сказал Бороздин.

Рощин, сдерживая гнев, сощурился на него.

— Знаешь, Максим, — предостерегающе проговорил он, — ты говори, да не заговаривайся. Знай меру.

— А ты вперед послушай.

И Бороздин рассказал ему следующее.

Полгода назад, окончив институт, Игорь Андриевский ходом привел отцовскую машину на строительство. На работу он пока устраиваться не стал. Но в то же время надо было как-то оформиться: иначе его могло затронуть распределение. Он охотно стал личным шофером отца. Однако это не давало ему никакого официального положения на строительстве. Выручил Купчиков. «Это пустяки! — сказал он как-го, беседуя с матерью Игоря. — Это я вмиг устрою!» И устроил. Через некоторое время инженер Игорь Андриевский стал числиться машинистом мотовоза эстакады на строительстве здания ГЭС. А с этим званием, естественно, была связана и зарплата, плюс «безаварийные», плюс сверхурочные. «А как же? — сказал в мотовозном депо секретарь-референт. — Главному инженеру сын совершенно необходим как шофер. И возит он его в любое время дня и ночи. За что же лишать парня сверхурочных? Фактически несет он для строительства огромную работу. А что не по той графе зарплату будет получать — это ж в таком деле в конце концов формальность, мелочь!»

Игорь, однако, несколько раз побывал в мотовозном депо: однажды отремонтировали там его «мерседес», а другой раз услужливые люди установили на его машине новый аккумулятор, снятый с мотовоза.

Хмуро выслушал Рощин этот рассказ Бороздина. Долго молчал.

— Да-а, — с болью проговорил он наконец. — Башка всего не вмещает. Черт те что! Тысячу глаз надо иметь, тысячу ушей, и то не уследишь за всем... Это спасибо тебе, что так попросту, прямо, не жалеючи! Эта история с Андриевским, конечно, — вещь некрасивая. Но я ручаюсь: сам старик об этом ничего и не знает. До того ли ему теперь? Я наблюдал как-то за ним: идет один-одинешенек, а сам бормочет что-то про себя, какие-то выкладки. Постоит, потрет лоб. Взглянет на бычки и опять что-то бормочет, бормочет... Но... — продолжал Рощин. — Суди меня, как хочешь, а я ему ни слова об этом не скажу. Такой мелочью оскорбить старика! Да неужели же ему, известному не только у нас, доктору технических наук, Николаю Карловичу Андриевскому, была какая-то корысть в этих деньгах? Чепуха, конечно, чепуха! Надо ж крупнее мыслить, крупнее!

Помолчали.

— Хорошо, — начал опять Бороздин. — Ну, а Кусищев?

— Что Кусищев? — И начальник строительства хмуро покосился с высоты своего роста на спутника. — А то, что, как выяснилось, «речной наш адмирал» одними премиальными изловчился себе пятьдесят пять тысяч за два года притачать!

Рощин остановился пораженный.

Кусищев был заместителем Рощина по речному флоту Гидростроя и по добыче и доставке так называемых нерудных материалов.

18

Пески — крупнорубчатые от гусениц. И рачительный трактор-тягач все ходит взад и вперед по отлогому спуску к бухте, и стрекочет, и задыхается, и стелет, и стелет все новые и новые рубчатые дорожки.

На отдаленных отрогах бухты вода недвижна, словно стекло. Плоскопустынный, круто срезанный берег, удвоенный отражением, кажется широким обручем, перепоясавшим бездонное небо. Крик чайки. И если не взглянуть на остальную, на рабочую часть залива, то возникает в душе на какой-то миг чувство далекой тоскливой пустынности этих мест, чувство забвения.

Но вот ворвавшийся в плоские берега осенний волжский ветер незримой горстью схватил эту водную гладь, рванул, и вот уже вода непроницаемо посерела, и коленкоровые шатерчики волн жестко заплескали о берег, обгоняя друг друга.