На большой реке

Артемий вскинул на нее из-под седых бровей быстрый взгляд, и такое жалостное смятение и стыд и как бы мольба о пощаде выразились в его глазах, в его лице, что у Нины сердце зашлось кровью, ей захотелось упасть лицом к нему на плечо, дочерью — на плечо старого, от неизлечимой болезни гибнувшего отца, и разрыдаться.

«Нет, нет, нельзя! Жалостью погублю все. Беспощадно, жестоко я должна говорить с ним!» — пронеслось в ее сознании.

И, сдвинув брови, глядя ему в лицо, она произнесла с укоризной, почти брезгливой:

— Не журковское это «лекарство», Артемий Федорович!.. Стыдно!

Он растерялся. Первым его порывом было остановить ее гневным окриком:

— Ну, ну! Ты слишком много... — Он хотел сказать «берешь на себя», — но она даже и договорить ему не дала:

— Ничего не много!.. Вы сами всегда говорили, что я вам все равно как дочь. И я тоже в вас всегда отца видела. Отца и пример. Всегда чтила вас как настоящего коммуниста, как истинного ленинца. Вы сами любили рассказывать нам, что вы живого Ленина и видели и слышали. Я помню, как вы учили нас, комсомольцев, что истинный коммунист неизменен должен быть всегда и везде, на любой работе — сторож он или начальник строительства: прежде всего он коммунист! Так вы нам внушали. А сами что же?! Если, мол, мне не дано быть на высоком руководящем посту всего строительства, так обходитесь же без меня, ну вас всех к черту, а я, Журков, стану пить мертвую чашу: вот, смотрите, казнитесь, какого человека сгубили!.. А мы, как мы гордились вами, как верили в вас, чуть что: «Артемий Федорович сказал», «Артемий считает». И вот он, наш Артемий!.. Я не кричу, не унимайте меня! И не беспокойтесь: там не слыхать. — Нина повела рукой. — Мы с глазу на глаз, — сказала она, видя, как Журков поднимает ладонь, как бы пытаясь запретить ей говорить дальше. — Да я и сказала все... Прощайте. Сейчас мы уедем. И видеться нам больше незачем!..

Она резко повернулась и пошла к дверям.

— Нина!.. Погоди!.. — услышала она хриплый возглас Журкова. Нина остановилась.

Журков, с лицом багрово-грозным, тяжело дыша, схватил, словно тисками, ее руку и повернул лицом к себе.

Она молча откинула голову. Ждала. Сердце стучало. «Неужели, неужели он может оскорбить меня?» — с чувством ужаса подумала она.

Журков резко распахнул дверь. Стремительно вышагнул в комнату, где сидели все.

Все замерли.

Журков, все так же не выпуская Нининой руки, заставляя Нину следовать за ним и ни на кого не глядя, подошел к большому книжному шкафу и шумно открыл его.

— С глазу на глаз, с глазу на глаз!.. — грозно бормотал он. — Ишь ты, дочка!.. На, смотри!.. Все смотрите!..

Он выпустил руку Нины и одним рывком выбросил прямо на пол несколько книг из тесно поставленного ряда.

В его широкой короткой руке очутилась бутылка с коньяком.

Повернувшись ко всем, он взмахнул ею.

— С глазу на глаз! — опять с гневной обидой в голосе проговорил он, как бы передразнивая Нину. — Нет, пускай все видят! Кончаю с этим позором!.. Хватит!.. А ты, дочка, спасибо тебе, но плохо ты еще знаешь Журкова... Артемия!.. Вот!

С брезгливым презрением он откинул бутылку, и она, звякнув, разбилась о батарею парового отопления.

33

Недели через две после поездки к Журкову однажды утром домоправительница-нянечка вошла в кабинет к Нине и сказала ей, что ее хочет видеть какой-то военный.

Нина работала за пишущей машинкой, перепечатывая рукопись мужа. Дмитрий Павлович был в институте.

Удивленная, неохотно оставила она работу и вышла в столовую.

Здесь, закинув руки за спину, бодро и щеголевато расхаживал Журков. Он был без погон, но в военном.

Она радостно приветствовала его.

— Прости, Ниночка: через два часа я должен быть на аэродроме. Забежал проститься. Супруга твоего, как заключаю, нет дома?

— Дима на кафедре.

— Очень жаль, очень жаль! Ну, передай ему мой дружеский прощальный привет.

— Спасибо. Но куда это вы? Наверно, в дом отдыха?

Журков рассмеялся:

— Да, да, в волжский. У подошвы нарочито невеликих гор. «Туда, туда стремлюся я душою!» — пропел-продекламировал он.

Нина поняла.

— Я очень, очень рада за вас! Да присядьте вы хоть на минуту и расскажите.

— Только на минуту. — Журков сел, торжественно извлек из кожаного бумажника какую-то бумагу и протянул Нине.

Это было письмо Рощина Журкову.

— Читай, читай, доченька, — ласково сказал Артемий Федорович.

Вот что стояло в этом письме:

«Старый соратник! Нашли тебе работу по богатырскому твоему плечу! У нас еще в памяти, как ты шерстил, бывало, отдел рабочего снабжения. Так вот изволь взять этот хромающий отдел в свои руки и покажи, каким он должен быть. О согласии телеграфь немедленно.

Привет Александре Трофимовне и Танечке.

Твой Л. Рощин»

Далее другим почерком, крупно было написано «Ждем!» и стояли подписи: М. Бороздин, И. Упоров, В. Орлов и П. Доценко.

— И вот перед тобою начальник отдела рабочего снабжения Артемий Журков! — произнес, отчеканивая, он и привстал и даже каблуками прищелкнул.

Нина радостно улыбнулась.

— Как это хорошо! Поздравляю, — сказала она и пожала руку Журкову.