На большой реке

Максиму Петровичу Орлов почтительнейше приподнес изящные и крупные шахматы с большой, крупноклеточной доской. Бороздин страстно любил шахматы. Играл он слабо, сердился, проигрывая, и, по свойственной многим любителям-шахматистам человеческой слабости, сваливал всю вину на то, что шахматы, дескать, маленькие, а доска — тесная, слепая. «Внимание у меня скоро устает от этой тесноты!» — ворчал он.

Наталье Васильевне Орлов вручил будильник с мелодическим музыкальным звоном. Знал уж давно, что старый будильник причиняет ей настоящие страдания своим пронзительным, заполошным треском.

Светланки не было дома: уехала в подшефный колхоз — копать картошку. Делать было нечего: Василий передал подарок для нее Наталье Васильевне. Это была большая шкатулка, расписанная знаменитым художником Палеха.

Наталья Васильевна неодобрительно покачала головой: понимала она, что это стоит денег немалых. А в шкатулке оказались еще и вязаная красная шапочка, и шарфик, и перчатки-краги с белым узорчатым рисунком.

Бороздина отставила шкатулку почти с испугом:

— Ну, уж это, Вася, я принимать не стану. Ты что, ее не знаешь? Да она меня со свету сживет, если я приму! Нет, нет, как хочешь, а отдувайся сам!

— Наталья Васильевна! — взмолился Василий. — Да что мы, чужие? Вы же сами говорили, что я для вас как родной сын!

И упросил-таки.

Возвратилась из колхоза Светлана. Очень обрадовалась, когда услыхала, что вернулся Василий. Умываясь, расспрашивала о нем: какой он вернулся? Что рассказывал?

— Торопился он. Ничего не рассказывал. Сказал, что вечером придет.

Рассказала и про шахматы и про будильник. Светланка прослушала его звон, расхохоталась.

— Ну, мамка, — сказала она, — погубил тебя твой любимец: будешь ты просыпать теперь с новым будильником!

Но вот, внутренне вся холодея, мать поставила перед ней шкатулку.

— А это он тебе... — тихим голосом сказала она.

У Светланы дрогнула бровь. Она вся вдруг построжала.

— А ну, что он там придумал? — строго произнесла она. Распахнула шкатулку... И началось!

— Да как ты смела принять?.. — кричала на мать Светлана и даже била в пол каблучками. — Может быть, ты и в самом деле стала считать, что он сын твоей сестры, а мой двоюродный братец? А может быть, он и сваху скоро пришлет? Сейчас же отдай ему обратно!

— Да, вот так сейчас и побегу! — в сердцах отвечала мать.

Светлана не унималась:

— Ну, когда придет, отдай.

— Сама отдай, коли ты уж такая...

— Я же и виновата! Меня дома не будет, когда он придет. И никогда для него меня дома не будет! Так и скажи ему... Не жених он мне, а тебе — не сын! И чего это ради он одевать меня принялся? Эх, мамка, мамка! — воскликнула она со слезами гнева и укоризны.

Но и в матери поднялся гнев.

— Да как ты смеешь так говорить о нем? Ни совести, ни стыда! Да большой радостью было бы мне иметь его родным сыном. Гордилась бы!

Наталья Васильевна с горьким укором посмотрела на Светлану и добавила:

— Значит, когда не было отца, он был хорош для нас, а теперь он тебе не нужен? Эх, Светлана, Светлана!

— Глупости ты говоришь. Совсем не в том дело! А я как сказала, так и будет! Я ухожу!

Она хлопнула дверью.

Когда пришел Орлов, ее и впрямь не было дома. Он так и не дождался ее.

Наталья Васильевна откровенно все ему рассказала.

Он угрюмо задумался.

— Да, глупец я! — промолвил он и поднялся с тяжелым вздохом.

Целый месяц после того Светлана избегала с ним встреч.

Вот почему он и кинулся сейчас стремглав, когда в ярком свете «юпитеров» увидал на Светланке свои, чуть было не погубившие его подарки.

Она стояла поодаль моста, у самой воды. Он обнял ее и привлек к себе. Их могли видеть. Светлана не отстранилась. Она подняла лицо.

Он поцеловал ее в губы.

39

Целую неделю и радио и газеты разносили по всей стране радостную весть о блистательном перекрытии Волги.

Какую бы газету ни раскрыл человек, он в любой из них видел целые полосы и подвалы, посвященные этому событию. И, казалось, не стало во всем русском языке иных слов для того, чтобы означить это событие, как «Подвиг на Волге», «Покорение великой реки», «Укротители Волги», и так далее и так далее, все в таком же духе.

Во всех газетах появились очерки о перекрытии, а также статьи и воспоминания руководителей стройки: самого Рощина, его заместителей, главного инженера Андриевского, Марьина, инженера Резцова и, наконец, сразу в нескольких газетах и журналах интервью и воспоминания Кусищева — этого «речного адмирала», который, кажется, считал себя едва ли не главным героем перекрытия Волги.

Впрочем, не забыла печать и тех, кого привыкла называть «гвардейцами стройки»: был напечатан целый ряд портретов — и крановщиков, и экскаваторщиков, и водителей, и монтажников, и плотников ложкаревской бригады, и Асхата Пылаева, и инженера Васильева и Лепехина, принявших на себя всю тяжесть наводки, и Кареева, как главного конструктора наплавного моста.

К портретам приложено было несколько строк о каждом.