На большой реке

Бревенчатый щит, брошенный в грязь под его гусеницы, казался отсюда настилом из спичек, изломанных, торчащих грязными концами куда попало, вдавленных в землю.

— Чуешь? — только и сказал Орлов, сурово взглянув на Доценко.

Тот промолчал.

— Чего молчишь? — промолвил Василий, усмехнувшись. — Теперь ты воочию видишь, в чем бедствие наше: экскаваторы тонут в этой чертовой глине. Учти: сто шестьдесят пять тонн — десять тысяч пудов! Так хотя бы и со всех экскаваторов старые ковши поснимали, а твой навесили, все равно же эти чудища, они тонуть будут. Видишь: их никакой шит не держит! Вот ты где бы, голова, покумекал, а то — сменить ковш!..

39

В большой комнате двухэтажного стандартного дома три кровати: Орлова, Титова и Старостина. Доценко с женой занимали комнатку поменьше.

Василий Орлов сейчас один в комнате. Он сидит за общим письменным столом, покрытым исчерченной чернилами газетой, и напряженно думает, бормочет вслух, вычисляет.

— Да-а!.. Чертовы эти щиты!.. — бормочет он. — Ну, ясно: дерево он крушит. Значит, железо, сталь. Так, так... Но стальные-то щиты — они и от своей собственной тяжести так угрузнут, что потом и не выдерешь их!

На полу, поодаль от стола, на громадном листе фанеры лежит большая груда глины из котлована. Чтобы эта глина не высыхала, Василий, окончив опыты с нею, прикрывает ее мокрыми тряпками: как в мастерской у скульптора.

На фанере и на письменном столе сверкают разной ширины стальные пластины и целый набор весовых гирь.

Откинувшись на стуле, Орлов думает. Вот если он увидит это в своем воображении, тогда все пойдет на лад. Но в том-то и дело, что не видится! Нет, должно быть, без этой проклятой высшей математики здесь не обойтись!.. Сколько же вычислений? Кулибин, говорят, без нее обходился. Да в том-то и дело, Вася, что ты не Кулибин... Итак, среднее удельное давление... Но вот ковш врезался в забой, забрал грунт... Ведь в этот момент давление-то гусениц на подошву забоя еще больше возрастет! А как это высчитать? Теперь: какой прочности, какой толщины делать эти стальные маты-щиты?.. Опять загвоздка!..

Из кухни сквозь стенку доносится мягкое бухание валяемого на столе теста. Это жена Доценко, недотрога Галя, воспитатель молодежного общежития, затеяла пироги или пельмени.

Этот звук теста невольно уводит мысль Орлова к вязкости почвы, к цеплению ее частиц: «Любопытно, как скажется резкая разница в нем? Ведь и вязкость грунта у нас не одна и та же в разных частях котлована в разную погоду!»

Орлов отодвинул кресло. Подошел к зеркалу шкафа и тщательно осмотрел себя. Повязал галстук, заправил рубашку, подтянул ремешок.

Жена Доценко не только их троих, но и все вверенное ей молодежное мужское общежитие держала в струне. А надо прямо сказать, пареньки тут перебывали со всячинкой.

Она была сибирячка. В Омске окончила педтехникум.

Было в ней нечто от врожденного педагога. Двадцатилетние парни бросали недокуренную папиросу, как школьники, при одном только ее приближении. Любой из них со всех ног кидался выполнять ее поручения по общежитию.

Первое время, конечно, не обошлось без некоторых поползновений с их стороны.

Но она просто, без аффектаций и нажима, отвадила их.

Орлову она нравилась. Он чувствовал, что и он ей приятен. Но у них были ровные и дружеские отношения, не больше. Иной раз это удивляло самого Орлова. В шутку он прозвал ее Бугримовой.

— Бугримова и ее тигры! — сказал он, когда, возвращаясь из котлована, они увидели Галину возле общежития, окруженную парнями. Она говорила им что-то своим негромким, грудным голосом, а они, как мальчишки, готовые мчаться по поручениям учительницы, вытянули шеи и кивали головами.

В ее общежитии не смели «выражаться».

Захватив со стола гирьку и стальные пластины, Орлов у порога в кухню спросил, можно ли войти.

— Да что ты, Вася! Входи, конечно: ведь это ж общая кухня, — отвечала Галина Ивановна.

— Ну, как же! Ваша лаборатория.

Галина месила тесто, еще вязкое, подсыпа́ла в него муки. Полные руки ее были в тесте.

Среднего роста, крепкая, с чуточку монгольским разрезом глаз. И строга, строга, а брови выщипаны в тонкие дуги, а чулки с контурной пяткой, а платье, охваченное кокетливым маленьким передником, хотя и немножко старомодное, но изящное, с рядом маленьких блестящих шариков-пуговиц на груди и на подоле.

На затылке толстым жгутом закручены и гладко забраны кверху черные до лоска, как у кореянок, густые волосы.

Она стряхнула тесто с пальцев, забавно расставляя их, быстро обмыла руки в кастрюле, стоящей сбоку, тщательно вытерла и только потом подняла глаза на Орлова.

— Ну, чего тебе?

— Дайте мне чуточку поорудовать над вашим тестом, — сказал Орлов, кладя на стол свой груз.

Галина Ивановна удивилась, но сразу поняла, что это не шутка, что ему это нужно для какого-то дела.

— Ну, пожалуйста, — сказал она, отступая в сторону, — только давай сначала вымою твои гирьки.