На большой реке

— Не нравится, мадам, — язвительно говорил он, — прошу пройти ниже; там еще пекется на солнце один такой же несчастный, как я!

Он не договорил. По крутой аллее к фотографу спускалось почтенное семейство — супруги с мальчиком лет семи в большой белой папахе, в маленькой черкеске с газырями и с кинжалом у тонкого изукрашенного пояска.

Явно было, что и эти хотят увековечить себя в лермонтовских местах. Он кинулся им навстречу.

Прошел недалеко от них красивый, презрительно-томный, расслабленный юноша. В левой руке, бороздя землю, за ним волочилась палка, а правой рукой он надносил над ртом большую виноградную кисть и откусывал по виноградинке.

Увидев его, Нина поспешно поднялась со скамьи.

— Пойдем, — сказала она Лебедеву.

— Ты что? — спросил ее Дмитрий Павлович. — Ты знаешь его?

— Да. Это Игорь Андриевский — сын нашего главного инженера. Он прогремел там, у нас на стройке, своими похождениями. Ничтожная личность.

5

В светлом кафе сидел Неелов с женой. Супруги изрядно проголодались после «терренкура № 3» и теперь готовились покушать.

Они жили в Кисловодске «дикими», то есть вне санатория, без путевок. «Я хочу быть там свободным, а не прикованным на цепь режима, я — писатель», — говорил Неелов жене в Москве, и она согласилась.

Сейчас между супругами закипала ссора.

Неелов взял карту и принялся «по-знатоцки», как говорил он, выбирать блюда и напитки.

— Тэк-с, тэк-с... — приговаривал он, посапывая и глотая слюнки. — Биф-стекс, биф-стекс...

И опасливо взглядывал на жену.

Но она скорее всего и не слышала, что́ он там приборматывает, и целиком поглощена была содержимым своей большой сумки, раскрытой у нее на коленях. Жена Неелова была собою этакая «глинобитная» дама, пожилая брюнетка с густыми бровями и легкими усиками.

А он и совсем осмелел, увидя, что она безучастна.

— Ну, а тут что-о? — игриво пропел он, просматривая вторую страницу меню. — Ну, это для малолетних, в сторону. Ага! Вот это сурьезнее: коньячок «Двин».

И вдруг карта, вырванная у него рукою супруги, исчезла, открыв ее злое лицо.

— Анатолий! — произнесла она гневно-протяжным, низкого регистра голосом. — Ты с ума сошел? Я думала, ты шутишь. Ты забыл, что говорил тебе профессор Певзнер?

— Сколько раз просил тебя отвыкнуть от этих вульгарных выходок! — обозленный в свою очередь, бросил он ей. — Певзнер, Певзнер! — передразнил он. — Хотел бы я видеть, что кушают сами эти светила медицины! А пьют, наверное, одну аква дистиллята. Воображаю!

— Не злись, пожалуйста, — уже спокойным голосом сказала жена. — Тебе это нейдет. На голод ты жаловаться не можешь. И сейчас у меня все с собой.

Она стала снимать хрусткий пергамент с кувшинчика, а потом и с какой-то пестрой банки, только что вынутых ею из сумки.

Неелов бледнел.

Легкой поступью подошла официантка. Ожидая, остановилась.

— Дайте нам, милочка, по стакану кофе и два марципана. И... один чистый стакан и ложечку, — попросила жена Неелова.

Девушка записала и отошла.

— Вот сметана, — ставя кувшинчик перед мужем, продолжала Неелова. — А здесь творог. Все самое свежее. Сегодня брала. И я не понимаю, Анатолий, ведь ты же ужасно растолстел. Тогда зачем же тебе назначен террариум? Милый, у тебя же гипертония. Ну, не упрямься. В конце концов я отвечаю за жизнь Анатолия Неелова, я! Ну? Дурашка!.. — добавила она ласковым шепотом.

Но на этот раз даже и старое испытанное средство домашней безудержной лести ему, как писателю, не помогло смирить Неелова.

Упираясь обеими руками в край столика, он вместе с плетеным креслом своим отъезжал и отъезжал от стола.

Лицо его выражало готовность на все.

— К черту, к черту! — хрипел он с налитыми кровью глазами. — Я проклял тот день, когда я стал Анатолий Неелов! Эти непрошеные заботы всех и каждого о моем здоровье! Выдумали какую-то идиотскую гипертонию. Да я здоров, здоров как бык! И не души ты меня этой своей сметаной! У меня уже из ушей лезет сметана!

Не в силах более сдерживаться, он вскочил и злобно тряс руками перед ее лицом.

И вдруг заметил и тотчас же узнал академика Лебедева и Нину, которые, огибая их столик, проходили перед его глазами.

От неожиданности Неелов так и сел. Затем, опомнясь, выскочил из-за стола и остановил Нину и Лебедева.

— Боже мой! — радостно сказал он. — Кого я вижу? Дмитрий Павлович?!

Он поклонился Нине, но почему-то слегка погрозил ей пальцем.

— Вас я тоже узнал, — сказал он каким-то лукаво-восхищенным тоном, словно она была в маске, и вот все-таки он узнал ее.

Нина не могла вспомнить, кто это перед ней, и не торопилась с рукопожатием. Но когда Лебедев пожал ему руку, пожала и она.

А Неелов уже ласково обнял плечи академика и как бы подталкивал, вел его к своему столику.

Он в самом деле обрадовался их встрече, а втайне еще и видел в этом спасение от сметаны.

— Манюса! — сказал Неелов. — Познакомься: это Дмитрий Павлович Лебедев, академик. Мой друг. А это, Манюса, прошу любить и жаловать, Нина...

Он искательно глянул на нее, с застывшей улыбкой склонив голову.

— Владимировна, — помогла ему Нина.