На бурных перекатах

– Его нет, Федор Игнатьевич. По вашему приказу его уже увезли в «крытку» в Алма-Ату.

– А-а, жалко, – несколько огорчился он. – Придется отложить до завтра и допросить его уже там. Ну да ладно, может быть, это и к лучшему: там и он в большей безопасности (здесь-то, того и гляди, башку свернут), и у вас меньше забот будет. Свободен, – кивнул Федор постовому, снова сел за стол и, раскрыв папку, забормотал себе под нос: – Что ж, давайте еще раз посмотрим. Ну, скажи-ка ты нам, Антон Бузыкин, что так напугало тебя? Чую, ответ где-то рядом. И я найду его.

Тут он поймал себя на том, что уже долгое время тупо рассматривает подпись под приказом о награждении Бузыкина. В том смысле, что не сводит с него взгляд, но ничего не видит. Тряхнув головой, он вчитался в эти немыслимые каракули и кое-как разобрал: О. Кадченко. Перевел взгляд на выписку с приказом о доставке Полуяровского, и там тот же Кадченко. Странное дело: человек, отдавший строгий приказ, сам же награждает подчиненного за явное невыполнение оного. За грубое его нарушение. Есть над чем поразмыслить...

Дальше – больше. Бузыкина переводят в отдел по борьбе с контрреволюцией. Факт сам по себе не столь и значительный, но вот начальник этого отдела... Николай Шклабада... Что-то напоминает Лукину эта неординарная фамилия. Может быть, он встречал ее в прошлый свой приезд в Херсон, разбирая документы тех лет? Лукин, обхватив голову руками, сколько может, напрягает память, но ничего путного из этого не выходит. Слишком поверхностно он просматривал то, что, как тогда считал, напрямую не касалось Антона.

А ведь он как раз здесь и мог попасть к кому-то на крючок. Или под крылышко. Именно с этого перевода, то есть с тридцать пятого года, когда он попадает в прямое подчинение к полковнику Шклабаде, отсчитывается быстрый карьерный рост ревностного служаки.