На бурных перекатах

Почти неграмотный, ничем нигде себя не проявивший, он вдруг получает звание за званием. Гляди-ка: почти до сорока лет дослужился лишь до двух треугольников (что соответствовало званию сержанта), а тут – сразу в офицеры, и за два года он уже капитан НКВД. Потом по непонятной причине Антон просит перевести его в действующие в Сибири лагеря. Сменить комфортную жизнь чекиста особого отдела на прозябание в таежной глуши, пусть даже и на высокой должности, – это, знаете ли, по меньшей мере глупо. А когда еще и по собственной просьбе, то уже более чем подозрительно, потому что заранее обрекало на полный застой в продвижении по службе. Напрашивался вывод: Бузыкину что-то грозило в Херсоне?

Лукин вскочил и заходил взад-вперед по кабинету.

Вырисовывалась не совсем типичная для того времени картина. Не совсем, но случаи такие были. Доносили ведь друг на друга и особисты, и «закладывали» друзей с еще большим энтузиазмом, если для этого появлялся повод. Поэтому при первом же намеке некоторые не ждали возможного доноса, а таким образом прятались в более, как им казалось, безопасные места. А кто-то просто хотел унести ноги подальше от надвигавшейся войны. Очень похоже, что в пылу охотничьего азарта на дезертира Бузыкина майор проморгал несравненно более крупную дичь. Нужно наверстывать упущенное.

«Завтра же припру его этим Шклабадой, – решает майор. – Не расколется – придется самому ехать в Херсон. Материала там хватит, а дело может оказаться действительно особой важности».

–*–*–*–

Полковник Шклабада не выходил и из головы Антона. Мрачные размышления одолевали арестанта, пока его везли в город. Как он мог так опростоволоситься?

Тот панический страх при появлении матроса в кабинете у следователя вмиг разрушил строго выстроенную им схему поведения на допросах. Что это может быть всего лишь сын нэпмана, застреленного им еще где-то в тридцатом, дошло не сразу. Так ведь немудрено: матрос один к одному портрет отца, чтобы ему пусто было! Да еще бородка эта нэпманская. В первую-то секунду чуть кондрашка не хватила: Влад воскрес! И откуда принесло этого нэпмановского отпрыска? Бузыкин поежился: если бы не ноги, вернее, их отсутствие, так бы и поверил, что это сам Полуяровский с того света явился. И в недоумении ловит себя на том, что даже сейчас рука невольно тянется перекреститься. Вот это уже плохо: примета – хуже не бывает. И сплевывает поспешно бывший капитан: тьфу-тьфу-тьфу, чур меня, чур.