На далеких окраинах

— Там, вон за теми курганами, — уверенно говорил Юсуп, — русские стоят. Я уж это вижу по Назаркиным уловкам. Как хитрит, как хитрит! Вот он в обход идти собирается. А наших, должно быть, мало.

— Каких это наших?

Батогов искоса взглянул на своего товарища.

— Каких наших? Конечно, русских: а ты думал, я про эту орду?..

Юсуп презрительно взглянул на конную толпу, в которой уже можно было рассмотреть значки и белые тюрбаны наездников.

— Да, наших, должно быть, немного. — Юсуп сделал ударение на слове «наших»; не придирайся, мол. — Я это думаю потому, что те больно храбрятся.

Несколько всадников отделились от толпы и рысью пошли к кишлаку... Маневрируя, мало-помалу, вся неприятельская партия подвигалась к деревне, и нетрудно было догадаться, что через десять минут отступление будет невозможно.

— Ну, нам пора.

— Эх, пора! — вздохнул Батогов и стал взнуздывать Орлика, жевавшего ячмень, с таким усердием, что беловатая пена выступила у него за щеками и во все стороны летели мокрые зерна, когда лошадь порывисто рылась мордой в обильно засыпанном корме.

— Мы выведем лошадей вон в тот пролом, так и проберемся опять в лощину за саклями, сообщал Юсуп свои планы.

— Нас не успеют и заметить, — говорил он, торопливо пробираясь вдоль стены со своим серым.

Действительно, времени терять было нельзя: уже слышны были голоса скакавших джигитов. Один голос кричал громче всех, и Батогов слышал даже слова: «Они пушки с собой привезли, эти собаки!»

— Так вот она причина отступления, да еще такого поспешного! — подумал Батогов, рысцой выбираясь по задворкам разграбленного кишлака и прижимаясь к самой шее Орлика там, где в промежутке между двух сакель открывалась узкая щель, в которую видна была даль, часть холма, мелькавшие конные фигуры и сухие ветви тальника, росшего над прудком. Они выбрались из деревни и пустились удирать по той самой лощине, по которой приехали. Они совершенно скрылись за первым поворотом. Их никто не заметил.

Юсуп ехал впереди. Батогов за ним. Они скакали: им надо было, как можно скорее, добраться до какой-нибудь боковой ветви горного прохода, в которую они могли бы свернуть. Юсуп хорошо знал одну, совершенно удобную для него лазейку и не унывал; он даже напевал на скаку: «Нет, Назар-Кулка нас не поймает!» Вдруг он стал как вкопанный: Орлик чуть не наткнулся на круп передней лошади.

— Что ты?.. — испуганно спросил Батогов.

Юсуп повернулся к нему лицом. Его смуглая кожа не могла побледнеть, но зато все лицо его сделалось какое-то оливковое, рот широко раскрылся и глаза суетливо забегали, как у волка, которому уже некуда деться от насевшей на него со всех сторон собачьей стаи.

— Что ты? — повторил Батогов свой вопрос.

— Там, там... — джигит указал рукой вперед. — Люди едут, чужие люди!..

Справа и слева подымались крутые обрывистые скаты, разве коза могла бы еще лепиться по этим почти отвесным крутизнам. Джигит глазами мерил эти высоты, он, словно, думал кинуться к ним; он даже лошадь свою собрал поводом и поднял плеть.

По ущелью ясно слышался топот конских ног. Не один, не два всадника ехали им навстречу. Все ущелье стонало от приближавшейся конной массы.

— Ну, беда... — произнес Батогов и подумал: — Значит не судьба; это, что называется, ни взад, ни вперед.

Тупое ожесточение овладело всем его существом... Он вынул шашку из ножен и судорожно, словно хотел раздавить железо, стиснул ее рукоятку.

— Назад, скорее назад! — крикнул Юсун, повернул своего серого и, проскользнув мимо Батогова, понесся обратно к кишлаку.

Нисколько не раздумывая; зачем, куда, привыкнув доверяться находчивости своего испытанного джигита, Батогов поскакал в ту же сторону. Вся деревня была наполнена всадниками, когда наши беглецы выскакали из лощины. Тотчас же они поехали шагом; Юсуп принял совершенно спокойный вид, Батогов подражал ему во всем.

— А он что-то затевает, — думал он, — поглядим.

Юсуп перегнулся несколько набок, принял самую небрежную позу, вольно помахивал нагайкой и затянул во все горло песню:

А было у меня четыре жены,
Одна другой жирнее...

Появление двух всадников не произвело никакого волнения между барантачами Назар-Кула. Один из них, тот, что поил лошадь у прудка, сказал что-то своему соседу и указал на Юсупа.

— Э-эй! Здравствуйте! — крикнул Юсуп и, спокойно подъехав к воде, слез с лошади.

— Вы откуда? — спросил конный в полосатом халате.

— С разных сторон... Теперь с теми.

— С кем, с теми?

— А что сзади едут.

К Батогову подошли двое пеших и стали около, молча, в упор глядя то на него, то на его лошадь, то на его оружие.

— Вы чего уставились? Пошли к черту! — окрысился на них Батогов.

— Ишь ты какой сердитый. Ты чьего роду?

— Эй, Назар-Кул, мулла, где?.. — громко спросил Юсуп, чтобы отвлечь внимание от Батогова.

— Все там, где красный бунчук виден, вон на кургане.

— Русских много?

— Разве их когда бывает много?

— Они зачем пришли сюда?..

— Зачем? Мы вот у них по всем кишлакам хераджные сборы[22] пожгли, что с собой не могли взять, а Кулдаш Пеншамбинский в Катакурган дал знать.