На дне омута (СИ)

Сюда действительно не приезжали просто так, в праздном путешествии, поэтому все встречные выглядели страшно занятыми. Юноши в одинаковых серых одеждах сновали туда-сюда с увесистыми стопками книг, чем выдавали в себе учеников Ордена. Гости же, разодетые с богатым разнообразием, чаще ходили группками, таскали какие-то свертки, шумно делились новостями и тут же, в коридорах, заключали сделки. Акиле попалось сразу несколько комнат, в которых обосновались небольшие лавочки, продающие самые немыслимые ингредиенты, книги и инструменты. В отличие от торговцев в Нордмарре, здесь не предлагали зелья от всех болезней и амулеты, отпугивающие нечисть, волков и сборщиков податей — только то, что на самом деле необходимо чародеям и алхимикам в их ритуалах.

В широком зале, уставленном длинными лавками, проходило какое-то собрание. Почтенный старец увлеченно рассказывал зрителям о своем открытии, но так как он постоянно перескакивал то на вальранский говор, то на ассийский, Акила почти ничего не разобрал и тихо проскользнул дальше.

К его большому сожалению, на глаза почти не попадалось синих мантий — как коротко заметил Дьюар по дороге, именно такие носят все местные маги, постоянно живущие на острове, как знак своей прямой принадлежности к великому Ордену и особого положения. А если таковые и встречались, они были настолько погружены в дела, что отвлекать их выглядело бы сущим кощунством.

Единственный ничего не делающий человек сидел перед распахнутым окном холла и покуривал длинную трубку, выдыхая наружу облачка едкого дыма. По одеянию его можно было принять за очередного торговца — не слишком вычурное, но весьма добротное и яркое, с кучей сумочек на поясе и скрученным хлыстом у бедра. Ни дать ни взять типичный ассийский купец, привозящий лошадей на продажу… Но совершенно случайно в глаза бросился знак на тыльной стороне руки, держащей трубку — точно такой же, как тот, что Дьюар показывал привратнику в доказательство полученного разрешения заниматься некромантией. Впервые вид мастера подобного искусства вызывал у Акилы… Да, похоже, это чувство даже можно было назвать радостью или хотя бы облегчением, потому что незнакомец не казался таким же мрачным и нелюдимым, как хорошо знакомый Акиле эльф. Напротив, на его губах скользило нечто вроде легкой полуулыбки, едва уловимой, как на знаменитом портрете первой императрицы Аннаира, что придавало необходимой бодрости для попытки заговорить.

***

В последний раз Дьюар уезжал отсюда, клянясь никогда не возвращаться. Убегал, поджав хвост, словно побитая собака — зализывать обиды, ожог клейма на руке и не сбывшиеся ожидания. А теперь вот снова смотрел на то же море, почти из того же окна — или не того, а соседнего, какая разница, если их выстроился ряд в десяток и за каждым одно и то же? Следовало бы радоваться, что его впустили на остров как гостя, не заставляя отчитываться за каждый шаг, объясняться в каждом поступке, доказывая, что все еще послушен установленным правилам и верен слову, но почему-то радоваться было выше его сил.

Море раскинулось от одной створки окна до другой, отделенное лишь узкой полоской каменистого берега. С высоты оно казалось еще менее дружелюбным, чем выглядело вблизи, когда плевалось солеными брызгами прямо в лицо; теперь в сгущающихся сумерках его воды напоминали темную кровь, разлившуюся вдоль жертвенного круга, густую и вязкую. Острые верхушки сосен, подступающих к самому подножию замка с этой стороны, казались пиками дрогнувших стражей, что должны были стоять между вверенной им крепостью и злой стихией, но испугались и теперь сами прижимались к стенам в поисках защиты. Дьюар не мог бы осуждать их за это, потому что тоже имел прискорбное желание скрыться, убраться куда-нибудь подальше от этого места, где вечно пахнет магией и интригами. Глядя на море, он мысленно спрашивал себя, зачем согласился вернуться на остров. А также зачем согласился подобрать девчонку, почему не направился сразу на юг, как делал обычно, когда на деревьях начинали сохнуть листья, ради чего с покорностью привязанного бычка следовал за спутником в те моменты, когда тот поступал наперекор всем разумным доводам и себе в ущерб, бросаясь на помощь чужим, незнакомым и даже не всегда благодарным людям?

И, не желая облекать в слова, просто чувствовал — из-за того же страха, что гонит сосновых воинов к стенам старого замка.