На дне омута (СИ)

— Никого? — Дьюару пришлось наклонить голову, чтобы пройти под низкой притолокой.

— И, похоже, давно, — Акила оглянулся и теперь, наконец, поманил Асту внутрь. — Посмотри, угли в печи покрылись пылью.

Дьюар и в самом деле огляделся, подмечая, что не только пыль говорит о давнем отсутствии хозяев, но и пустота, поселившаяся в доме — перед уходом кто-то прибрал все так чисто, что не оставил ни следа своего присутствия. Только глиняная кружка с отбитой ручкой сиротливо стояла посреди шестка*. Совсем небольшое пространство внутренней комнаты — единственной, если не считать совсем уж тесных сеней — вовсе не было рассчитано на то, чтобы жить здесь долгое время: вся мебель состояла из узкой кровати у печи да стола с двумя стульями, тесно прижавшимися к оконцу.

И все же брошенная хижина еще ждала кого-то, будто старуха, надеявшаяся на новую встречу с навсегда покинувшими ее детьми: для случайного путника в дровнице остались сухие поленья, а в бочонке у дверей — какая-никакая вода.

— Если дороги совсем размоет, то придется тут и заночевать, — посетовал Акила, присаживаясь около печи. Заложил растопку из найденной тут же березовой коры и принялся высекать искру. — Аста, снимай плащ, сейчас просушим у огня.

Дьюар только кивнул рассеянно — не раз приходилось проводить ночи и в менее пригодных местах: в конюшнях и склепах, а то и вовсе под открытым небом, мерзнуть и мокнуть, о теплой печи и крыше над головой только мечтая — даже и такой, которая протекала бы нещадно. О последнем они узнали, когда снаружи все-таки зашумел настоящий ливень. Громко, заглушая даже всхрапывание коней и скрип ветхих половиц, с присущей осенним дождям яростью, точно надеялся затопить собой весь мир и смыть последние следы душного лета. В дальнем углу сразу же закапало, так что туда пришлось подставить найденное в сенях ведро, и по хижине разнесся гулкий стук капель в железное дно, похожий на ритм ярмарочной музыки на веселых южных барабанах.

Вскоре к нему присоединился треск поленьев в печи. Негромкий, но навевающий уют, так органично вплетающийся в шум дождя и удары капели с крыши, словно труппа бродячих менестрелей решила устроить выступление среди леса. Дьюар и Акила расселись перед занимающимся огнем, повесили промокшие плащи на предусмотрительно натянутую перед печью веревку, и это казалось почти по-домашнему правильно. Аста забралась к Акиле на колени, положив взлохмаченную голову ему на плечо, разморенная теплом и уставшая от долгой дороги. Не хотелось даже разговаривать, чтобы не нарушать хрупкий покой, так редко выпадающий на их долю в последние дни.

А нарушило его резкое ржание коней. Даже в голосе Шиморка слышалось настоящее волнение, почти испуг, а не обычная его обида, и это насторожило пуще всего. Дьюар поднялся, громко чиркнув ножками отодвинутого стула, повернулся к двери ровно в тот момент, когда она распахнулась, с силой впечатавшись в стену, точно ее ногой пнули. От ворвавшихся фигур в лачуге сразу сделалось тесно.

Серые, как тени, они заполнили собой половину комнаты, двое еще маячили позади, в сенях. С них стекала вода, придавая им обманчиво-жалкий вид. Шум ливня заглушал их шаги, мягкие дорожные сапоги оставляли на сухом полу следы черной жирной грязи, в которую превратилась земля у крыльца хижины. Вперед выдвинулся молодой, возможно, слишком молодой для предводителя, но невероятно самоуверенный верзила. На нем единственном не было маски, скрывающей большую часть лица, а на груди поблескивал круглый амулет со знаком Ордена, на выдающемся подбородке наливался красным крупный прыщ, одна рука предупреждающе касалась подвешенного к поясу топора. Он ухмылялся, уже чувствуя себя победителем — да и как было не чувствовать, когда приведенный им отряд втрое превосходил числом несчастных беглецов.

Дьюар предусмотрительно отступил, не желая сходу попадать под этот самый топор. Ситуация получилась самой что ни на есть скверной — ни ускользнуть, когда единственная дверь перекрыта, ни победить. Акила уже стоял рядом, задвинув ничего не понимающую Асту себе за спину, но оба они не имели серьезного оружия и в боевые маги не годились — знахарь, чье призвание врачевать, и некромант, чья сила в многочасовых ритуалах, требующих серьезной подготовки. Понимали это и орденские, не зря держались столь расслабленно, как если бы завалились в кабак на пьянку — один даже на стену облокотился, чуть ли не зевая за спиной своего командира.

— Вы двое обвиняетесь в неповиновении Ордену и укрывании проклятой твари, которая представляет опасность для простых людей, — пропищал этот командир слишком высоким для своих габаритов, почти мальчишеским голоском. — Приказом высокого совета я должен препроводить вас назад в Вассагский замок, где вам будет вынесен приговор соответственно преступлению… В противном случае вас ждет смерть.

Кто-то демонстративно вытащил клинок, легкий шорох выползающей из ножен стали органично смешался с шумом дождя.

— Твари? Да ведь это ребенок, который никому не желает зла!