На дне омута (СИ)

Лучше бы Акила не выступал. Слова не клинки, их не обязательно парировать, но излишнее правдолюбие порой играет совсем не на руку. Дьюар зашипел на него слишком поздно — этот порыв оправдать, выгородить подопечную уже сорвался, а нервный юнец не замедлил на него отреагировать.

— Ты смеешь не повиноваться? Именем Ордена, приказываю отдать девчонку немедленно!

Он дернулся вперед, намереваясь схватить Асту, да так и замер с протянутой рукой…

***

Поначалу путешествие с острова казалось даже интересным. Ей очень хотелось поскорее покинуть мрачный и холодный замок, и пусть даже в этот раз веселый моряк не рассказывал сказки о пиратах, плаванье получилось занятным — они прятались среди кучи сундуков и должны были сидеть тихо, как мышки, пока кто-то ходил совсем рядом.

Ночная скачка по разбитым дорогам, во время которой оба взрослых были так насторожены и серьезны, что почти не говорили с ней, понравилась Асте куда меньше. Она хотела спать, но постоянно просыпалась от тряски в седле или короткого недовольного ржания гнедого, а шея и спина немилосердно затекали в неудобном положении. Отдохнуть ей почти совсем не давали, привалы получались короткими и нервными, во время которых взрослые много говорили, но ничуть не смеялись и все время велели сидеть смирно на одном месте, никуда не отходя. И вот как только в заброшенной лачуге повеяло чем-то лучшим, как будто показался просвет сквозь черные тучи, — все это разрушилось в одно мгновение страшными чужими людьми.

Аста смотрела на них сквозь прижатые к лицу пальцы, потому что эти люди слишком сильно походили на других, из замка. Хоть на этих и не было синих мантий, но они явно намеревались забрать ее, увезти обратно, где в темной тесной комнате нет ничего, кроме одинокой свечи и злобного паука, где мрачные старики тычут узловатыми пальцами в лицо и заставляют смотреть ужасные вещи в огромных зеркалах… Их было много, и они могли это сделать. Вот-вот собирались сделать. Акилу оттолкнули прочь и повалили. Другой, остроухий, попытался заговорить что-то о законах Ордена и справедливом суде — Аста едва ли поняла из его слов хотя бы половину, но его не послушали и грубо заткнули. На нее надвигалась высокая тень, жуткая, как самый худший кошмар, и тянула к ней руки, а за спиной был только жар раскаленной печи…

Она закрыла глаза теперь уже совсем, крепко, как когда-то под телегой. Может быть, если не видеть опасности, то она пропадет, развеется пеплом на ветру, сгорит в очаге вместе с березовыми поленьями… И протянутая рука не коснулась ее, не утащила во мрак древнего замка, а просто куда-то исчезла. Раздался крик. Аста боялась открыть глаза, но слышала, как воет и орет нечеловеческим голосом кто-то совсем рядом, а затем крик повторился снова — уже дальше, и снова, и снова. В груди как будто разгорелся огонь, больно жгущий и стирающий все из памяти, из ощущений, из мыслей. Она горела, во тьме, которую не могла теперь разогнать даже открыв глаза, не видела ничего вокруг, и в ушах стоял только звенящий вой, а в ее собственном горле что-то клокотало, вторя ему. До тех пор, пока чьи-то сильные руки не обхватили, но и еще долго после, пока в глазах плясали блеклые зеленые огоньки, которым не было числа…

— Аста, Аста! — звал встревоженный голос. — Аста, ты слышишь? Посмотри на меня!

Аста, Аста… Имя? Она слышала. Этот голос почти кричал на ухо, резко, отчаянно, и в нем слышались какие-то знакомые нотки, заставляющие отзываться струны глубоко в душе, которые она тоже не могла понять. Неужели это имя было ее?

***

Дьюар, прижатый к стене с клинком у горла, мог только смотреть на происходящее вокруг, но дернуться не решался — слишком жестко впивалась в кожу заточенная сталь, гораздо крепче, чем нужно просто для предупреждения. А держащая меч рука совершенно явно, не скрывая, только и ждала, что единственного слова, движения, даже намека на призываемые чары, чтобы вспороть шею, — кончики пальцев так и подрагивали на рукояти. Все складывалось между тем хуже некуда.

Даже винить было некого — сами загнали себя в ловушку, соблазнившись будто бы чудом выросшим на пути укрытием, да таким, что не оставило им и шанса. Не водилось тут особой жизни, деревья медленно умирали, сгнившие, подъеденные грибами и паразитами, травы чахли. Не было и смерти,

достаточной, чтобы некромант мог почерпнуть силы или использовать тела себе на благо — не дохлых же мышей за нее считать. Словно специально все подстроено и рассчитано…