На дне омута (СИ)

Насилу удалось отказаться от ночевки в деревне. Местные предупреждали о недобрых местах и совершенно искренне уговаривали дождаться утра. Речи их звучали, без сомнений, разумно, но стоило Акиле вспомнить о ждущей у ворот птице, а следом и о ее хмуром черноволосом хозяине, что никогда не скажет вслух, но обязательно будет волноваться, а то и, чего доброго, сам пойдет на поиски, — и никакие доводы не могли отговорить от возвращения.

— Дьюар, мы привезли…

Они вошли в башню, в теплую тихую полутьму, все еще пахнущую пылью и слежавшимися травами. В печи догорали головешки, рассеянный свет от них выхватывал стопку свежих поленьев в дровнице и выставленные на просушку сапоги.

— Дьюар?

Никто не отозвался. По комнате гулял сквозняк. Лениво и неприкаянно теребил возвращенные на место занавески, посвистывал в печной трубе, цеплялся за ноги. Акила неуютно поежился. На улице уже сгущались вязкие осенние сумерки, а проводить ночь на болоте — то еще безумие даже для некроманта. Закралась мысль: неужто и в самом деле забеспокоился из-за долгого отсутствия? Но сапоги — вот они, стоят у печи, поленья в дровнице лежат недавно, еще пахнущие свежим спилом, и на полу у входа грязные следы…

Он подбросил дров в печь, разведя огонь вовсю, и усадил Асту поближе к печи —

греться. Думал было подняться наверх, но взгляд зацепился за приоткрытую дверь под лестницей — узкую, неприметную, за которой скрывался подвал. Акила хорошо помнил, что утром она была плотно затворена, но сейчас откуда-то из глубины подземелья пробивался слабый отблеск желтого света. Травник остановился перед этой тающей полоской, положил руку на гладкую от сотен прикосновений, холодную, как обжигающий лед, медную ручку двери. Прикосновение заставило его вновь поежиться. Темная, охватывающая тоской и безнадежностью аура тянулась снизу, заражала собой. По доброй воле спускаться туда и в голову бы не пришло, но Дьюар, похоже, совсем не слышал окриков сверху.

Лестница выглядела еще хуже, чем та, что вела на верхние этажи: края ступеней совсем раскрошились и осыпались под ногами, перил не было вовсе, только влажные от плесени стены, сжимающие узкий проход в тисках каменного кулака. Снизу дохнуло холодом и затхлостью — еще большей, чем во всей башне, будто запечатанный горшок открыли. Стало трудно дышать.

Акилу не покидало дурное предчувствие все время, пока он спускался. Место это отнюдь не походило на обычный погреб для хранения припасов, его удушающая атмосфера моментально расставляла все на свои места. И тем неожиданнее было наткнуться внизу на деревянные ящики и мешки, в которых виднелись черные головы сгнившей репы — остатки прежних запасов. До того странным показалось это соседство провизии с черной магией — той, которая темнее самой смерти, — что мороз пробирал по коже. Он засмотрелся по сторонам и чуть не вляпался в паутину, грязными клочьями свисающую с потолка. В ней покачивался давно иссохший мотылек, напомнив Акиле его самого, запутавшегося в дрязгах с Орденом. Их всех.

Узкий и низкий, словно лаз, коридор вывел к такой же узкой комнатке. Окна здесь заменяли несколько масляных ламп, развешенных по стенам так, что было совсем светло. Дверь оказалась распахнута настежь: не иначе как в попытке впустить хоть немного воздуха. Акила нарочно громко протопал до конца коридорчика, ненадолго замерев на пороге, но склонившийся над большим столом Дьюар так увлеченно занимался своим делом, что даже не обернулся. Этот стол занимал большую часть пространства – широкий, гладко отполированный, в темных застарелых пятнах. Такие в почете у лекарей, на них удобно резать конечности, сшивать раны… И точно как на лекарском, на нем лежало тело, вот только при первом же взгляде не оставалось никаких сомнений, что этому бедолаге уже ничем не помочь. Он лежал, раскинув тонкие руки, запрокинув голову с распахнутыми слепыми глазами, его всклокоченные буро-рыжие волосы торчали бесформенной паклей во все стороны, а вокруг его обнаженного тела тускло поблескивали разложенные инструменты. Заправский хирург позавидовал бы такому разнообразию ножей, крючков и пил.

— Дьюар, мы вернулись.

Некромант, не отрываясь от работы, кивнул. Подойдя ближе, Акила увидел, что тот сосредоточенно копается в длинном разрезе на бедре трупа. Рядом лежали какие-то совсем уж незнакомые инструменты, отдельные кости и, к удивлению травника, тот самый «артефакт», что мастер Ривад дал им на прощание.

— Что ты делаешь?

Ему показалось, что Дьюар и в этот раз не ответит, но тот как раз отложил большие ножницы с острыми концами и повернулся, уперев руки в столешницу.

— А разве он не чудесно выглядит? — с небывалым воодушевлением спросил некромант.

Акила посмотрел на костистое, туго обтянутое кожей лицо — и не нашел в нем ничего чудесного.

— Зачем? — только и спросил он.

Дьюар сиял, как начищенная медная монета, словно обнаружил в болоте не труп, а клад с редкими драгоценностями. Давненько Акила не видел своего товарища настолько довольным, особенно когда для этого не наблюдалось достойного повода.