На дне озерном

Дверь тоже оказалась открыта, и Даша с подозрением толкнула её. В прихожей стояло несколько зимних сапог, одни из которых оказались детские. Дальше по коридору была кошачья лежанка, рядом с ней две миски – одна с водой, другая со свежим кормом. Даша заглядывала в комнаты, но и они оказались пусты. На плите осталось горячее рагу, из духовки не успели достать вишнёвый пирог: он уже подрумянился и вот-вот мог начать гореть. Даша трясущейся рукой повернула переключатель.

Она ещё раз оглянулась. Посуда, детские игрушки, статуэтки, привезенные из путешествий, остатки шерсти на диване. Обычный деревенский дом.

Или…

Что-то явно смущало Дашу. Она всю жизнь прожила с животными, но абсолютно не чувствовала запаха кота. Еда тоже не пахла, хоть и выглядела очень аппетитно. Игрушки и одежда в шкафу были абсолютно новыми, а пятна, посаженные на них, будто нарисованы краской.

Здесь не было людей.

Никогда.

Даша обошла еще несколько домов, прежде чем сдалась: все они были лишь внешне обжиты, но если копнуть глубже, бездушны и холодны.

Как сама Хозяйка. Как её дно.

Она вышла на дорогу на ослабевших ногах. Достала пачку и, кажется, выкурила минимум половину, пока снова смогла дышать без сковывающих горло слёз. Мир рушился каждый день, а Даша никак не могла привыкнуть. Одиночество и холод – вот то, что сковывало сердце всё больше с каждой секундой. Её поколение кричало из каждого утюга о том, как тяжело они переживают одиночество в толпе, на населённой миллиардами человек Земле. Но они понятия не имели, что значит остаться по-настоящему одному.

Их всего трое. Неизвестно, что стало с батюшкой и той противной продавщицей, и на чьей они стороне. Так что трое.

Мёртвая ведьма-полущука, мавка и свихнувшийся старик-пьяница с ружьём. Против Хозяйки не только озера, а всего этого осколка. Всего этого мира.

Даша брела прямо, не разбирая дороги – там и здесь в окнах мелькал свет, но ни одной тени не проносилось за стеклом. Она не собиралась возвращаться домой – только туда, где сможет найти чёртов лом, чтобы разбить этот стеклянный купол.

Она дошла до центра, где стояла администрация и пару магазинов. Они, на удивление, оказались пусты. Только в церквушке горел свет.

Витька что-то говорил про отца Петра. Самое время проверить, так ли жив этот священник, как пытается показать.

Внутри было сухо и светло, пахло ладаном и парафином. Церковная лавка оказалась закрыта, поэтому Даша проследовала дальше, к самим иконам.

Со стен и потолка на неё смотрели святые. Их расписывали очень давно, по словам бабушки, ещё до революции. Она часто ходила сюда, и иногда даже брала маленькую Дашу. Что тогда, что сейчас она ощущала невиданную тяжесть, лёгшую на плечи. Намоленные, наплаканные иконы несли за собой груз горя и тревог человеческих душ, и Даша чувствовала их каждой клеткой своего тела.

Это место для многих было убежищем надежды даже в самые ужасные времена. Сможет ли она найти здесь что-то, чтобы набраться сил? Пока что на душе было лишь опустошение.

Совсем недавно зажжённые свечи играли огнём, сотрясая воздух вокруг. От них шло тепло, и Даша на мгновение задержалась, вдыхая запах.

– Что тебя привело сюда, раба божья Дарья?

Она вздрогнула и обернулась, замечая отца Петра. На нём была парадная золотая ряса, в руке он раскачивал лампаду с дымящимся содержимым. Последний раз Даша видела его таким на отпевании бабушки.

– Я… Хотела бы поставить свечку за упокой души.

Пётр улыбнулся: по-доброму, по-отцовски, хотя учитывая его возраст, даже по-дедовски. Даша больше не видела его вывернутым, и исходящее от него спокойствие немного передалось и ей. Святые теперь смотрели не враждебно, а скорее с участливым интересом.

– Лавка закрыта, но я, возможно, найду одну свечу из своих запасов. Но как только закончу, хорошо?

– Да, конечно.

Даша отошла в угол, чтобы не мешать, когда Пётр стал ходить по кругу, раскачивая лампаду и тихо что-то напевая. Она не могла разобрать слов, но на отпевании бабушки он делал то же самое. И кругами тоже ходил, огибая гроб. Сейчас в центре ничего не стояло, но у Даши создалось ощущение, что только она не видит того, чью душу он отпевает.

– … И отец наших и всех святых, душу нас преставльшияся рабы Своея Светланы, в селении праведных…

Это было единственным, что Даша смогла разобрать, но и слова ударили её по голове как ком снега, сошедший с крыши. Она выбежала из своего угла и схватила священника за плечо, заставляя остановиться:

– Откуда вы знаете, что она умерла?

Пётр молча и грустно улыбнулся ей.

– Как же тут не знать-то? Её бабушка давно ко мне приходила, сорокоуст для неё заказывала. Эх, жаль, молодая совсем девчонка ещё была, земля ей пухом!

– Светланина бабушка живет в Алексеевке? – удивилась Даша.

И священник удивился не меньше.

– Какая Светлана? Нет здесь никакой Светланы.