На дне озерном

Игла выпала из Дашиных рук. Она сама опустилась на ближайший стул, схватившись за голову. Тоню распирало от желания помочь, но что в такой ситуации могло стать утешением? Она представила, если бы такое сотворили с Матвеем, и вздрогнула, отгоняя от себя эту невыносимую мысль.

А с ним и правда сделали почти то же самое.

– А кто ещё здесь был?

Дашины плечи сотрясались в рыданиях, и вопроса она не услышала, потому пришлось повторить громче.

– Да я откуда знаю! Не было никого, только я и Хозяйка!

Вдалеке послышались шаги. Мягкие и неторопливые, как если бы пожилой человек перебирал ногами в толстых носках, опираясь на клюшку. Даша подняла голову и обернулась, Тоня последовала её примеру.

Там в паре десятков шагов от них стояла сгорбленная старушка, освещаемая разве что подсвечником в руке.

– Привет, рыбка моя, – прозвучало в обеих головах.

У неё же головы не было.

* * *

Хозяйка поднялась, осматривая руки, потом тело, а вскоре и вовсе понеслась к зеркалу, на ходу срывая ткани. В глазах её горел восторг, и она продолжала ощупывать лицо, не в силах так просто поверить в происходящее.

Ворон за спиной закатил глаз.

– Может, оставим примерку на потом? У нас полно дел.

В него полетела кружка – тот едва успел увернуться, и она разбилась об стену.

– Не тебе решать, что мы будем делать сейчас, а что потом.

Хозяйка закружилась, и подол рубахи поднялся, расправляясь. Она захлопала в ладоши от переполняющей радости.

– Как скажете, Хозяйка, – понуро повесил голову ворон.

– Где мой ключ?

Ответа не последовало. Счастья на её лице поубавилось. Секунда – и пальцы сжались вокруг хрупкой птичьей шейки. Ворон захлопал крыльями, выдавая что-то утробное вместо слов.

– Где. Мой. Ключ. Отвечай, глупая птица!

Хозяйка швырнула его на пол, и тот покатился по нему под взрыв из перьев. Откашлявшись, ворон снова поднялся на лапы, на этот раз держась на расстоянии, и втянул голову в плечи.

– В доме его не было.

– Значит, плохо искали!

– Да мы перерыли всё, – спокойно, слегка неуверенно заявил он. – Не было его в доме. Не было.

Недовольства в ней не убавилось, зато агрессии – очень даже.

– Тогда где? Где эта старуха могла спрятать его?

– Вы её пытали. Вам виднее.

Еще одна кружка разбилась над головой ворона.

Он кивнул, ожидая, что, если Хозяйка выместит всю злость, её мертвый мозг, наконец, начнёт работать. Так и вышло: она заходила кругами по комнате, то потирая подбородок, то всплёскивая руками. Что-что, а ждать он умел. Как-никак, триста лет прожил в теле ворона.

Свою человеческую жизнь он продал любви. Прекрасная девушка оказалась лесной царицей, какую здесь звали Сумерицей – и он любил её больше, чем кого-либо. Взамен за своё сердце прекрасная дева попросила принести клятву, и он принёс. Забыл собственное имя, потерял тело – и стал вороном, её спутником на долгие годы.

И он был счастлив, что всё вышло именно так. Пока у неё не появился следующий верный спутник. Таких было ещё множество, и в итоге его сослали в один из домов близ лежащего посёлка.

Аксинья была милой девушкой и совсем юной, слишком для того, чтобы быть женой и матерью для детей того пьяницы и гуляки Федота. Она подкармливала ворона за спиной мужа, а когда он долго не прилетал, переживала и радовалась встрече.

Привязался ворон, что уж таить. Не получающий любви от любимой, он стал заботиться о другой. Помогал следить за детьми, скотиной, берёг дом от нечистых, выходящих из озёр, полей и леса.

А потом её старшая дочь, Зинаида, выросла. И в их дом явилась Хозяйка.

Ворон сплёл лучшую защиту из тех, что только мог, чтобы спрятать девочку, потому что знал: Аксинья не переживёт ее ухода. Начал плести ещё сидя у колыбели, когда развлекал новорождённую связкой бубенцов.

Каждый раз, когда они звенели, злые духи скрывались прочь по углам.

Аксинья любила её больше жизни. И ворон тоже полюбил.

Аксинья умерла совсем молодой, при девятых родах. Как бы ворон ни пытался сплести их с ребёнком жизненные нити, вышло лишь, когда они обе погасли. Ему же и пришлось провожать её душу, оттого её дочь и решила, что ворон над головой появляется незадолго до смерти, и гнала его, как только могла, совершенно не воспринимая за хранителя. Зина очень плакала, прячась в сарае в стоге сена по ночам и сжимая в руках самодельную куклу, на шее которой болтались бубенцы. Последнее, что осталось ей от матери.

– Она будет твоим ключом. Ключом, открывающим дверь к твоей маме, – прошептал он, впервые обретя человеческий голос спустя много лет.

Зина перестала рыдать и замерла, прислушиваясь. Ворон тогда не показал себя, хотя и очень хотел.

Потом и она вышла замуж, и ворон переехал в дом мужа вместе с ней и ключом. Всё шло, как шло до тех пор, пока её дочь Василиса сама не отдалась Хозяйке.

– Что же ты натворила, дурёха! – кричала Зина, хватая Василису за руку и не давая сбежать. – Мы могли этого миновать, пресечь проклятье, понимаешь?

– Это ты ничего не понимаешь! Это место моё! Я буду владычицей озера! Я буду править этими землями!

– Кто ж тебе даст, дуре малолетней? Что тебе не хватает, а? У нас же дом, хозяйство, замуж тебя никто не торопит! Живи, не хочу!