На дорогах Афганистана

Мазари-Шариф — раскаленный, душный, ослепительно белый город. Дома, не снабженные канализацией, дышат испарениями. Пыль, поднимаемая ветром пустыни, заставляет мечтать о тенистом Баглане или о горном Айбаке.

На третий день, исполнив все формальности, мы с радостью покинули Мазари-Шариф.

Айбак по сути дела представлял собой одну широкую улицу, несколько поперечных и большой цветник. Базар в конце главной улицы, гостиница — одноэтажное вытянутое здание, почта, резиденция начальника административного округа — таковы важнейшие городские достопримечательности.

Для нас был снят только что отстроенный дом: мне и Бронеку выделили две комнаты на втором этаже с большими, до самого пола, окнами и две террасы. Зыгмунт и Конрад заняли две комнаты внизу. Остались еще помещения для переводчиков и шоферов, так называемая канцелярия, а также комната для солдат, исполняющих функции ординарцев или, если хотите, адъютантов.

Их было трое. Один — для Зыгмунта и Конрада, другой — для меня и Бронека, третий — для переводчиков и шоферов. Остальная часть небольшого воинского подразделения была расквартирована в отдельном домике около моста.

Наша резиденция находилась в красивом тенистом саду, где росло несколько персиковых и миндальных деревьев, абрикосы и айва. Мы очень быстро привыкли к новому жилью, и нам казалось, что после ежедневного пребывания в горах мы возвращаемся не куда-нибудь, а домой.

Исмаил, который обслуживал меня и Бронека, постиг даже искусство приготовления бульона. Правда, он морщил нос при виде говядины (в представлении местных жителей это — мясо второй категории; фунт говядины стоит три афгани, а баранины — семь), но готовил то, что ему приказывали. На второе у нас был обычно гуляш с рисом.

Вернувшись домой, мы принимали душ из лейки, потом обедали и, насытившись, укладывались на чарпаях. В полусонном состоянии благоговейно вели беседы и понемногу вливали в себя чаи-сиах — черный чай. Несколько стаканов восполняли недостаток влаги в организме. В течение целого дня мы почти не пили. Это правило, рекомендованное местными жителями, было усвоено нами после нескольких мучительных дней, когда любое количество выпитой в горах воды не утоляло жажды.

Поздним вечером зажигались бензиновые лампы, наступало время воспоминаний и писем. Иногда мы играли в карты.

Я часто бывал в комнате у переводчиков. Здесь собирались все вместе. Выстланный килимами пол, свернутые в валики и уложенные вдоль стен постельные принадлежности, светлая сосновая облицовка создавали своеобразный уют. У дверей красовалось столько пар ботинок и сандалий, сколько человек находилось в комнате.

Семь постоянных обитателей и несколько допущенных в «общество» солдат образовывали весьма разнородную компанию, однако мне никогда не приходилось слышать споров. Здесь все делалось сообща: вместе слушали нескончаемые рассказы, вместе молились, ходили в чайхану и на базар. В этом небольшом сообществе каждый умел найти свое место.

Некоторые из окрестностей Айбака заслуживают более детального описания. В трех километрах от города, высоко над ним, рядом с тем местом, где последние дома подходят к известняковым обочинам долины, находится очень интересный и очень старый памятник под названием Тахти-Рустам. Выдолбленный в скале окоп глубиной в семь метров окружает каменный массив, напоминающий огромный, опрокинутый вверх дном горшок диаметром в пятнадцать метров. «Горшок» этот идеально круглый и такой гладкий, что форсировать его отвесную боковину человеку не под силу.

После длительных поисков Бронек нашел в боковине уступы, по которым можно взобраться на гору. В центре ее — каменный шестигранник, а в нем улиткообразное отверстие. Плоская впадина на самом верху сохраняла следы горевшего здесь тысячи лет тому назад священного огня. В окоп вели два выдолбленных в скале туннеля. Пещеры по обе стороны входа служили, по-видимому, жилищами или дозорными пунктами для священнослужителей. Я строил всевозможные догадки, давая волю фантазии. И вот однажды я вошел в комнату переводчиков как раз в тот момент, когда Саид начал рассказ о Тахти-Рустаме.

«Было это очень давно, когда халиф Али — да прославится во все времена имя его! — принес истинную веру здешним людям. По этим землям странствовал некий молодой набожный купец. Звали его Гуль Мухаммад. Немногочисленные слуги стерегли его коней и верблюдов, а в тюках было совсем мало товаров. Видно, молодой купец больше стремился к познанию мира, к приключениям, нежели к заключению торговых сделок. Путешествовал он при свете луны, поскольку был самый разгар лета и солнечные лучи безжалостно обжигали днем людей и животных.