На дорогах Европы

— Я парижанин, господин лейтенант. Когда я был зимой в отпуске, я слышал на митинге речь господина Марселя Деа — социалиста. Он так красиво пел о нашей могучей армии! Он болтал о том, что Париж в безопасности, что линия Мажино неприступна и что мы должны помочь несчастным финнам, которых хочет скушать русский медведь. Русские с финнами давно помирились. И, оказывается, русский медведь вовсе Не обладал таким страшным аппетитом. А мы вот здесь, под Парижем, в пасти фашистского волка. И кажется, пасть эта скоро захлопнется…

Мильпо знал, что бывший учитель истории сержант Форжерон держался довольно свободных взглядов. Однако так откровенно он еще никогда не говорил со своим офицером. Но что мог ответить ему лейтенант? Форжерон был прекрасным солдатом и в эти трагические дни больше других — старался поддержать воинский дух роты.

— Я не знаю, что говорил Марсель Деа, — сухо сказал Мильпо, — не знаю и не хочу знать. Мы — солдаты, и мы выполним свой долг до конца.

— Что ж, в древние времена царь Леонид Спартанский с тремястами воинов преградил дорогу всей неприятельской армии. Но у нас в роте осталось, кажется, всего шестьдесят солдат, и потом здесь другой пейзаж. Поблизости нет Фермопил.

Перед ними неожиданно вырос молодой капитан, сохранивший франтоватость штабных офицеров.

Лейтенант Мильпо поднялся. Форжерон вызывающе, не вставая, оглядывал капитана.

— Лейтенант, — распорядился капитан, — немедленно поднимите ваших людей. Застряла машина генерала Бриссо. Надо вытащить.

— Позвольте спросить, господин капитан, — грубовато вмешался Форжерон, — машина идет на восток или на запад? На фронт или с фронта?

— Это не ваше дело, сержант, — повысил голос штабной, — Встать, когда разговариваете с офицером!

— Не наше?.. — удивился, вставая, Форжерон. — Если на фронт — поможем. Если в Париж — удирайте сами. У нас свои дела. Солдаты отдыхают перед боем.

— Сержант Форжерон, — оборвал его Мильпо. — Вы забываетесь! — Он приказал солдатам подняться.

Один из солдат продолжал Лежать, уткнувшись лицом в вещевой мешок.

— Встаньте, — повторил лейтенант Мильпо. Солдат оторвал голову от мешка, поднялся во весь свой огромный рост. На темно-бронзовом лице его блестели капли пота. Лейтенант повел солдат к машине генерала.

Когда Бриссо благополучно умчался в Париж, Мильпо подозвал к себе Пьера Трувиля.

В воздухе кружили немецкие самолеты.

— Господин Пьер, — сказал он тихо. — Я хочу поговорить с вами не как командир роты, а как друг вашей семьи и старый почитатель вашего таланта. Мне очень горько об этом говорить. Но война проиграна. Почему, кто виноват? — Сейчас не время и не место об этом говорить. Вам нужно спасаться, господин Пьер. Дорога на Париж еще открыта. Я просил генерала взять вас с собой. Но он почему-то счел это неудобным. Уходите, господин Пьер, уходите немедленно. И да поможет вам бог.

— А вы, лейтенант? А наша рота?

— Мы — солдаты, господин Пьер. Здесь наш последний рубеж. Мы можем только умереть под Парижем.

— Я никуда не уйду от вас, лейтенант!

— Вы не должны умирать, господин Пьер. Вы нужны Парижу. Вы еще будете петь освобожденной Франции. Я вам приказываю уходить, капрал Трувиль. Исполняйте приказание. Я…

Пьер услышал вой сирены, свист бомбы. Что-то с силой швырнуло его на землю, и он потерял сознание.

4

Он пришел в Париж на три часа раньше немецких танков. Много дней он скитался по окрестным кустарникам. В одном покинутом доме нашел грубую крестьянскую одежду. Штаны были коротки ему, а куртка не сходилась на груди, хотя он очень исхудал. И все же это было лучше военных лохмотьев. Он хотел утонуть в толпе беженцев.

Передвигался в каком-то полубреду. Сознание, казалось, было выключено. Он не думал ни о последних событиях, ни о товарищах по роте. Ни о войне, ни о театре. Когда удавалось раздобыть что-нибудь из еды, он ел. Когда одолевала усталость, спал. Он думал только об одном — дойти до Парижа, до маленькой улицы, выходящей на набережную Сены, подняться на второй этаж, открыть дверь ключом, который чудом сохранился у него, и увидеть Аннету. Аннета!.. А ждет ли она его? Может быть, и она с детской коляской бредет в такой же толпе беженцев и маленькие ноги ее опухли от этой непрерывной, безнадежной ходьбы. А может быть, и она лежит, как лейтенант Мильпо, где-нибудь на обочине дороги?.. Нет, дальше он думать не хотел, не мог. Он шел в Париж, к Аннете.

Город трудно было узнать. На улицах пусто. Жалюзи на витринах магазинов спущены. Воздух пропитан острым запахом бензина. Только пышные свечи каштанов пылали средь ослепительно зеленой листвы.

Он поднялся на второй этаж. Всунул ключ в замочную скважину и замер. Казалось, нет сил повернуть его и открыть дверь. Кровь стучала в висках.

Но он все же повернул ключ, открыл дверь, прошел переднюю.

Доктор Мишле дремал в своем глубоком кресле, крепко зажав в руке дымящуюся трубку. Вот он открыл глаза, увидел Пьера и сказал чересчур обыденно и спокойно:

— Ну вот и вы, Пьер. Как хорошо, что вы наконец пришли.

— Аннета?! — крикнул Трувиль, вложив в это слово всю свою тоску, и любовь, и страх.