На дорогах Европы

И вот он стоит передо мной, Пьер Трувиль, и пытливо всматривается в меня. Я рассказал ему о Самсонове, и этот полумертвый человек улыбнулся широкой, открытой улыбкой.

…Доктор Фенстер самолично избил Трувиля рукояткой парабеллума, едва не проломив ему голову. Потом его долго били в карцере. Но убивать актера полковник, очевидно, запретил. Впрочем, он и так умирал медленной смертью.

Трувиль закашлялся, и на углах его губ показалась кровь.

— Раньше я хотел умереть, а теперь я должен жить. Я должен найти Фенстера. Должен найти…

Прощаясь, мы крепко пожали друг другу руки.

— Передайте мой привет господину Самсонову, — сказал Трувиль. — Я не забыл его и не забуду никогда.

А я чуть было не сказал — мой привет Аннете. Но удержался. Кто знает, какой будет их встреча и состоится ли она вообще?

10

Каштаны уже осыпались, и большие узорчатые золотые листья устилали землю парижских бульваров.

Он шел тем же путем, что и пять лет назад. Пять лет… А ему казалось, что прошло по меньшей мере пятьдесят.

Париж вновь жил своей старой веселой жизнью. На бульварах играла детвора. Кафе были переполнены. Слышались обрывки песен, музыка, звон бокалов. По улицам безостановочно катили машины. Только теперь это были большей частью американские джипы. Американские офицеры и солдаты шагали по парижским улицам.

Пьер ускорил шаг. Блеснула светлая полоса реки.

Вот и знакомый дом. Он не посылал никаких писем, и никто не спешил ему навстречу. Никто не ждал его.

Высокий, седой, морщинистый негр медленно подымается по лестнице. Вот сейчас он позвонит, и на пороге покажется незнакомый человек, удивленно ответит: «Мишле? Трувиль? Вы не сюда попали, мсье».

С неожиданной решимостью он нажимает кнопку звонка. Легкие шаги за дверью. Дверь распахивается.

— Аннета!..

В минувшие годы он много раз играл Мефистофеля, а теперь ему хотелось воскликнуть как Фаусту: «Мгновение, остановись!..» Но даже старый мудрый Фауст не мог остановить мгновения.

И вот Пьер на руках вносит маленькую Дездемону в комнату. В глубоком кресле по-прежнему сидит старый доктор Мишле со своей неизменной трубкой, и бесконечно протирает платком стекла очков, и говорит срывающимся голосом:

— Ну вот и Пьер… Ну и очень хорошо… Понятно? Очень хорошо.

Аннета сквозь слезы смотрит на Пьера, на его шрам, на седой бобрик волос и ничего этого не видит, и крепче прижимается к его широкой груди. Пьер не расспрашивает ее ни о чем. Он знает, он чувствует сердцем, что негодяй Фенстер все время обманывал его, что Аннета ждала его все эти страшные годы, что она любит его.

Оказалось, что рассказ о пяти годах разлуки можно уложить в несколько десятков минут. Разве передать словами все свои мысли, все чувства за эти годы? Но любящие люди умеют проникать далеко за пределы скупых одноцветных слов…

Доктор Мишле обнял Пьера и сказал проникновенно:

— Вы держали себя как настоящий француз, Пьер. Я горжусь вами.

Полковника Фенстера ни Мишле, ни Аннета не видели с того дня, как Пьера увезли в гестапо. Доктору Мишле удалось тогда поставить дочь на ноги, и они бежали из Парижа. На юге они неожиданно встретили Поля Мильпо. Да, Поля Мильпо. Значит, он остался жив тогда, под Парижем? Да, жив. Поль увел их с собой в маки. Он командовал большим партизанским отрядом. Доктор Мишле стал врачом отряда, Аннета выполняла всякие не особо важные поручения. Иногда она пела для партизан, и они берегли ее и очень любили. Она верила, что Пьер жив, и ждала его, и хотела быть достойной своего Пьера.

Оказалось, что у Пьера сохранилось немало былой силы. Он так сжал Аннету в своих объятиях, что доктор Мишле обеспокоился, не понадобится ли его врачебное вмешательство. А потом доктор вспомнил, что у него всякие дела в городе и, кстати, нужно сходить к Жану Мильпо, захватить пару бутылок вина. Да, да. Жив курилка. И будет очень рад видеть Пьера.

— Папа, — сказала Аннета. — Мы вечером сами сходим к Мильпо. И Пьер посмотрит новый Париж.

Мишле нахмурился:

— Не думаю, чтобы этот новый Париж очень-то понравился Пьеру. Слишком много американцев. Понятно?

Раздался звонок. В комнату вошел человек в полувоенном американском костюме с фотоаппаратом через плечо.

— Пьер, вот удача, — оживилась Аннета. — Это американский корреспондент Гарри Пиксон. Он был у нас в отряде, Пьер. Он должен знать всю твою историю.

Пьеру не хотелось ничего рассказывать. Только остаться наедине с Аннетой. Только вдвоем. Но Гарри Пиксон сразу почувствовал настоящий материал.

— Господин Трувиль, — сказал он возбужденно. — Вы сами не можете оценить значения того, что с вами произошло. Это сенсация! Или я ничего не понимаю в газетном деле. Завтра вся Америка будет знать о вашем подвиге. Это героизм, господин Трувиль!

Он снимал Пьера в анфас и профиль, просил повторить первый момент встречи и снимал его вместе с Аннетой.

Пьеру все это смертельно надоело. Он не хотел ничего инсценировать.

— Но это ведь так важно. Это очень важно, Пьер, — шептала ему Аннета.