На дороге стоит – дороги спрашивает

В классе, устроенном на васильчиковской «голубятне», в помещениях, что гораздо ближе к небу, нежели бельэтаж знатного дворянского особняка, мы, восьмиклассники, озорники-мальчишки, в силу своего неугомонного возраста, жажды проказ и простодушного веселья, не мешкая, затевали всяческие развлечения в ожидании учителя словесности, директора школы Николая Ивановича Бизянихина, которого вечно задерживали в его кабинете или в коридорах во время шествия на «голубятню» директорские обязанности. Мы, его ученики, все, как один, помнили афоризм, не нами придуманный: «Начальство не опаздывает, начальство задерживается». Кто-нибудь из нас стоит на стрёме и вовремя известит: «Слышны шаги командора – уже поднимается по лестнице». Игры и песни стихают. Борис Бессарабов прячет неразлучную с ним гитару в зев старинной кафельной печи. Мы сосредоточились – ждём появления в дверях подобия Зевса-громовержца, знающего наши уловки, читающего нас, что называется, с листа, Николая Ивановича Бизянихина. Однако он на этот раз благостен, улыбчив, загадочен, как сфинкс – лев с человеческой головой.

– Будем писать сочинение: «Митрофанушки в лопасненской действительности вчера и сегодня». Надеюсь, все прочитали комедию Дениса фон Визина (он умышленно разорвал на две составляющих немецкую фамилию известного всем неучам России сочинителя) и вам есть что сказать по этому поводу. Разве вывелись на Лопасне Митрофанушки? Скотинины? Каково им живётся? Как выгладят? На что уповают?

Николай Иванович состроил гримасу: в ней сквозило его доверие к нашей находчивости и доморощенному остроумию и одновременно сомнение в том, что каждому в классе по зубам подобный житейско-литературоведческий экскурс – наморщен лоб, покраснело его выразительное лицо природного насмешника, вспыхнули избороздившие нос и щёчки сине-красные склеротические прожилки любителя домашнего абсента. Педагог милостью Божией, он не боялся экспериментов, но чувствовал, что ходит, словно эквилибрист, по канату над болотом. Так это или не так? Постоянные сомнения думающего человека отразились на его внешности. Ребята и девчата восьмого «А» изо всех сил старались оправдать его надежды.

Что в сухом остатке? Время дало ответ. Целая гроздь порождённых этой благодатной средой литераторов и историков, медики с учёными степенями, педагоги, лётчики, ветврачи и общее романтическое устремление буквально всех его воспитанников, в своё время ведомых им в недра, в глубь русской словесности, посеянное в душах драгоценное чувство юмора – таков приз, куш за дерзновение.

ПОСТ СКРИПТУМ

1979 год. Май. До звона в ушах, смачно цокает, сладкозвучной флейтой заливается, выводя роскошные музыкальные трели, пускает окрест дроби, раскаты, клыканье и пленканье засевший в кустах сиреней бабыдуниного палисадника соловей. Он, как гласит пословица: «Поет – себя тешит». Да и нас с Люськой Марасановой зацепил; пардон, пардон, как можно, так, по-мальчишески, Людмилу Васильевну, знатную словесницу, директора школы рабочей молодежи называть?! У меня настроение, как у соловья, что в сирени за оградой палисада: тихонечко в полголоса, почти на ухо Люсе пою:

Услышь меня, хорошая.
Услышь меня, пригожая.
Заря моя вечерняя,
Любовь неугасимая,

вторя любезному соловушке. А Люся и впрямь хороша: невысокая, но ладная, статная, осанистая. Слегка полноватая: природа-мать не пожалела добротного материала – всё в ней в пропорции идеальной. О ней на Лопасне говорят: прелестная, пригожая да ещё с присыпочкой. Шёл её проводить до дома, мы оба с Почтовой, её дом в верхней части улицы на нечетной стороне, мой – в нижней, вблизи реки. Шли, разговаривали и тут нас, не очень-то молодых людей, и зацепил своим хрустальным голосом злодей-соловей.

– Ишь, шустрый какой! На всю округу кричит – подругу видишь ли вызывает на любовное свидание. Приспичило ему. Нет терпения и все тут, – вышучиваю соловья, а сам, не плоше голосистой птахи, тяготею к Людмиле Васильевне.

Она рядом и такая манящая! Стоим, переминаясь, у решотчатой изгороди палисадника бабы Груши Никишиной. Каждое нечаянное прикосновение к Людмиле Васильевне приводит меня в эйфорию, радостное состояние и волнение, ожидание большего, что ли. Сквозь тонкий, облегающий плоть её крепдешин, только притронулся к её плечу, ток крови Люськиной будто врывается в меня. Темперамент её, мне, в сущности, незнакомый, горячность натуры в обыденных отношениях прикрываемые добродушной насмешливостью, учительским покровительством, в ходе встречи, сильно обрадовавшей нас, заявили о себе в полный голос. В таинственных майских сумерках он, темперамент, взыграл как ретивый младенец во чреве. А я вот изволь расхлёбывать то, что заварил провокатор страсти соловей.