Кто знает, как бы продолжилась история лопасненского дома Васильчиковых. Вполне могли несознательные граждане растащить дом по камешку, по кирпичику, как растащили они многочисленные каменные постройки и службы богатого имения Васильчиковых – Гончаровых, о чём сегодня приходится горько сожалеть. Очень бы они пригодились филиалу мелиховского музея, называемому в народе Пушкинским гнездом.
Маленькое предисловие к рассказу «Колечко моё, позлащённое»
Хочу прямо сказать: никакого отношения к делу охраны производственных предприятий никогда не имел, но всегда в душе сочувствовал тем, кто несёт эту нелёгкую службу. Рассказ заключает в себе это сочувствие. Он написан в конце пятидесятых годов и с минимальной правкой идёт в печать полвека спустя. Перечитывая его сейчас, вижу, что совершенно напрасно, так сказать, добровольно-принудительно, придавленный проблемами семейного быта, ответственностью за детей, я, говоря спортивным языком, сошёл тогда с дистанции. Как поёт Онегин в опере Чайковского:
– А счастье было так возможно, так близко.
Рассказ написан в 1958 году. В нём слышен характерный лопасненский говор. Много черт облика и поведения мамы, Татьяны Ивановны Бычковой, непроизвольно перешло к героине рассказа Аграфене Петровне. Он дорог автору этот давний рассказ.
Колечко моё, позлащённое
«Дорогая сестра, Аграфена Петровна, кланяются тебе моя жена Елизавета, сын Юрий и дочери Надежда и Катерина. Мы живём хорошо. Недавно купили шифоньер. Юрка наш поступил учиться в институт. Пусть его учится, парень он неглупый, в меня пошёл, а его родителю не досталось, пусть хоть сын получит. А ещё у нас Надежда выходит замуж. И на воскресенье 25 числа мая – свадьба. Ты должна быть обязательно. Отпросись на день-два. Надька-то тебя любит страсть как и просто обмирает по тебе. Не обижай девку в такой критический момент – приезжай обязательно.
За сим остаюсь твой брат Александр».
Письмо пришло вчера, во вторник. Аграфена Петровна в наступающих сумерках засевала огурцами с утра разделанные грядки, когда услышал, а как кто-то взошёл к ней на крылечко. Жила она одна в небольшом неплохо сохранившемся домике. К ней по месяцам никто не приходил. В своей вдовьей участи она ко всякому привыкла. Её устраивало домашнее одиночество. Тем не менее, она всегда радовалась гостю – с чем бы он ни пришёл: посоветоваться или в долг чего попросить. Просто так, поболтать к ней не приходили – не любила она пустых разговоров. «От них только одни неприятности», – давно решила она и не поддерживала докучливых разговоров, навязываемых соседкой Ольгой, которая была вхожа в любой дом, отчего при ней всякий старался высказываться осмотрительно.
Ольга, тем не менее, к ней заглядывала и, войдя, от порога принималась сорочьим стрёкотом сыпать ей на голову уличные новости и сплетни. Но в этот раз на крылечко прошел кто-то другой, высокая, метлоподобная Ольга на целую голову выше её забора, а только что прошел человек, и лишь зачернело в просветах частой изгороди. Аграфена Петровна распрямилась, тыльной стороной руки (ладони были перепачканы землёй) заправила под косынку выбившиеся пряди пепельных волос, встряхнулась и, выйдя из междурядья, зашагала по узкой, выложенной камнем дорожке к крыльцу. В дверь дома стучали.
– Кому это я понадобилась? – стала она рассуждать вслух, и в уголках губ, где с недавних пор стали собираться морщинки, затеплилась улыбка. – Видать, ещё нужна, коль идут.
С каждым шагом её сгорбленная, раскрылившаяся от огородной работы фигура собиралась, распрямлялась, зримее становилась зрелая женская стать – полнеющее, но не потерявшее стройности, горделивой осанки тело. Так, с подчеркнутым достоинством, ходила она в редкие минуты довольства собой или когда на улице пристально поглядит на неё мужчина-сверстник. Тут, непременно, сердце, обманувшись, забьётся сильнее: уж не Сергей ли? Однако она тотчас спохватится: «Здорово живёшь, Сергей! Над ним ныне там, на могиле под Смоленском, береза вымахала вровень с лесом». И всё же уверенная походка от этой горькой правды не пропадала.